МЕ Afterlife: Статус кв(о). Пролог. Защита и поражение Вольфа

49 лет после победы над Жнецами, Земля, Ганновер, энергетический институт им. Томаса Эдисона
Самое главное на защите — ни в коем случае не показать, что, собственно, тема твоего диплома — шлак, сам диплом списан с чужой диссертации чуть менее, чем полностью, а единственная новизна всей этой заумной фигни, которую ты толкаешь с важным видом, заключается в едва ли не косметической операции над уже существующей работой. Для пущего авторитету можно назвать это инновацией, но того самого склада, что придает вторую (третью, пятую — нужное подчеркнуть) жизнь давно и безнадежно устаревшей конструкции.
В случае с Николасом Вольфбергом, а среди друзей и просто жалеющих свой речевой аппарат знакомых Ником Вульфом, все было именно так. Молодой человек воодушевленно втирал кафедральной комиссии о преимуществах корректируемой инжекции рабочего тела в индуктор предплазменного ускорителя, а комиссия также воодушевленно слушала сто раз уже известную теорию. Эта теория гуляет по кафедре лет пятнадцать, если не больше. Может, и больше. Зависит от того, как долго Виктор Питерс, его научный руководитель, работает над своей диссертацией. Она, в свою очередь, тоже списана с той самой работы, которую замечательно воспроизвел в своем дипломе Ник. Но, разумеется, с оттенками: руководитель все-таки защищает докторскую, а вот Ник — всего лишь диплом.
В общем, классический дурдом. Комиссия знает, что Ник почти ничего не добавил в диплом «от себя», и сам Николас знает, что комиссия знает. А та знает, что он знает, что она знает. Но стыдиться нечего: так делаются почти все дипломы на Энергетическом; Ник еще из молодцов: внедрил в алгоритмы управления замшелым дейтериевым впрыском совершенно новый подход. Нет-нет, новизны в нем тоже немного, просто родился этот подход лет на шестьдесят позже, чем сняли с производства последний из прямоимпульсных термоядерных движков. Если верить расчетам, то любой раритетный двигатель, оснащенный новой системой управления инжекцией и кое-чем по мелочи, сможет поднять удельный импульс процентов на сорок с соответствующим увеличением экономичности. Правда, сложно представить, какому транспортному средству ныне может понадобиться сверхмощный прямоимпульсный пропульсивник на дейтерии. Раньше подобные приводы ставили на космические танкеры, где удельный импульс куда важнее чистой тяги. Но грузовой флот уже давным-давно перешел на куда более совершенные антипротонники. Так что применимость «разработки» имени Николаса Вольфберга под больши-и-им вопросом.
— Спасибо, Николас, — глава комиссии, толстый бородатый дядька с кафедры промышленной энергетики, закрыл планшет с дипломом Ника. — А теперь расскажите нам, каковы ваши планы по промышленному внедрению данной конструкции.
Вот ведь гад.
Ну просто подлый, нехороший человек. Что за манеры у этого толстяка? Неужели непонятно, что разработка Николаса и рядом не близко с промышленным внедрением? Это диплом, блин. Дип-лом. Сильно расширенная курсовая работа и ничего больше.
— Я понял вопрос, — кивнул Ник.
Это очень хороший ответ: торжественно сообщить, что вопрос осмыслен и понят. Как правило, в этом случае имеется в виду, что вопрос или не имеет ответа, или же является типичным проявлением того, что в обиходе называют ударом ниже пояса.
Но отвечать все равно надо, пусть и с болью сами знаете где.
— Мне представляется, — начал Николас, — что моя разработка будет полезна небольшим транспортным компаниям, испытывающим острый дефицит ликвидности и неспособным к регулярным затратам на топливо третьего поколения — на базе антивещества. Не секрет, что нынешняя экономическая ситуация, в особенности в секторе поставок дешевого гелия-3, далека от идеала. Антитопливо же слишком дорого, и корабли с двигателями третьего поколения в эксплуатации не по карману кому-либо еще, кроме ВКС Ассамблеи¹ и «Внутрисистемных Коммуникаций»...
— Пожалуйста, чуть ближе к конкретике, — мило улыбнулся толстяк.
— Что? — сбился Ник.
— Говорю, ближе к теме, — уточнила мерзкая толстая инопланетная тварь в человеческом обличье. — Назовите пару-другую силовых конструкций, где, на ваш взгляд, технически... да и экономически тоже, м-да. В общем, где применима ваша разработка.
На этот раз Николас даже не решился на «спасибо, я понял вопрос». Потому как этот вопрос при всей его кристальной прозрачности оказывался похлеще знаменитого Вопроса жизни, Вселенной и всего прочего.
И на этот вопрос, черт бы подрал толстого энергетика, не ответишь лаконичным «Сорок два».
— Сейчас трудновато припомнить, — совершенно искренне начал Николас, — но вот сходу могу назвать две-три системы стационарных приводов. Их используют в обоих системных поясах и за Марсом, и в Койпере: тамошние силовики таскают камни на промпереработку.
— Угу, — кивнул замдекана.
Неплохой, в сущности, мужик, только вот Николас как-то раз позволил себе пошутить относительно его лысины, и с тех пор Грегор Олдман внезапно перестал понимать шутки в исполнении Ника.
— Обычно дейтериевые пропульсивники монтируют прямо на астероиды или ядра комет, — с трудом скрывая улыбку, сказал Олдман, словно бы разъясняя за Ника элементарную вещь. — И как правило, сразу же вместе с заводом по переработке изотопов. Собственно на разгон камня идет часть вырабатываемого гелия-3. Однако у меня есть сомнения, что этим, с позволения сказать, транспортным приводам нужны какие-либо усовершенствования. Они работают в двух шагах от обогатительного комплекса, где в избытке естественного топлива, и уж точно мало кто на комете или астероиде измеряет удельный импульс в попытке сэкономить еще полтонны дейтерия. Но идея, конечно, интересная...
Двое из трех членов комиссии позволили себе ироническую усмешку, а толстая скотина с кафедры энергетики даже открыто хохотнула.
— Ну а все же, Николас, — спросил толстяк. — Вот скажите, только честно. Вы сами верите в то, что ваша новая система управления подачей сырого рабочего тела пригодится хоть на каком-нибудь из ныне действующих транспортных средств? Оставим в покое астероидные модули: это вообще не корабли, как вы знаете.
Николаса вдруг озарило. В голову ему вдруг пришел старый-старый, полутора сотен лет давности случай на каком-то из уже тогда устаревших грузовиков. Тот самый случай, когда человечество столкнулось с первой инопланетной формой жизни. По повадкам и кровожадности та, должно быть, находилась в прямом родстве с главой комиссии.
— При наличии достаточно мощного нуль-ядра можно оснащать этой системой старые буксиры на пропульсивниках, — сказал Ник. — Я слышал, до сих пор на ходу несколько бортов производства Вейланд-Ютани.
На этот раз комиссия уже не улыбалась. Она открыто зубоскалила.
Но странное дело: толстяк не присоединился к всеобщему веселью. Мужчина совершенно серьезно кивнул, умудряясь не отрывать взгляда от физиономии Николаса. Потом энергетик вздохнул, что-то настучал на терминале и отложил в сторону планшет с дипломом.
— Интересуетесь раритетными кораблями, молодой человек? — спросил глава комиссии.
— Немного, — Ник дернул плечами, что должно было означать «ну да, есть маленько: болен на всю голову, но никому не показываю».
— Хорошо, — кивнул толстый. — Работа у вас, пусть и не актуальная на сегодня, но в действительности интересная. Признаться, давно уже не встречалось ребят, которые думают не о заоблачном будущем, а о насущном настоящем. М-да. Которое растет, как известно, из прошлого. Продолжайте подготовку, юноша, и в особенности сконцентрируйтесь на технической реализации вашей схемы. Потенциал у регулирования на предтермическом этапе имеется — постарайтесь довести проект до логического завершения.
Метнув взгляд налево-направо, энергетик задал риторический вопрос:
— Ни у кого больше нет вопросов к молодому специалисту?
Разумеется, вопросов не было. Ни у замдекана, который остро страдал от избытка скуки вот уже больше часа, ни у третьего члена комиссии, имени и регалий которого Ник так и не запомнил, как не старался. Товарищ тоже был не с родной кафедры и вообще из другого вуза. Болезненно худой, в каком-то неказистом мятом костюме и с совершенно невыразительным взглядом; за все время предзащиты этот мужчина не задал ни одного вопроса. Хотя было видно, что слушал докладчика он внимательно. Даже чуть более внимательно, чем листал диплом, а уж это он делал с изрядным энтузиазмом, разве что чуть дырку на экране планшета не протер.
В общем, странный человек. Странный и непонятный, а Ник не любил непонятных.
К счастью, предзащита закончилась, и закончилась успешно. С одной стороны, совершенно прогнозируемое явление. Мало кого валили на преде, разве что совершеннейших бездарей. С другой стороны, Николас как-то напрягся от того, что, де-факто разгромив его построения последним вопросом, толстый доктор наук с кафедры энергетики так лихо перевел тему с заупокойной на во здравие. Это вызывало кое-какие вопросы, но вот какие именно...
Понять это было чуть сложнее, чем вспомнить историю первого в истории человечества контакта с инопланетной тварью. К счастью, недостаточно разумной, чтобы представлять серьезную угрозу.
Но все хорошо, что хорошо кончается. И насчет контакта, и насчет предзащиты. Теперь Николасу остается только отработка технологической обвязки для реализации схемы дейтерий-коррекции, ну и преддипломная практика. Если насчет первого еще есть какие-то тревоги — в конце концов, он не на конструктора учится, — то вот с практикой как раз все совершенно понятно. Шесть-восемь недель в какой-нибудь институтской подшефной ерунде и можно подавать документы на защиту. Ну а там уже не будет никаких каверзных вопросов. На памяти Николаса не случалось ни разу, чтобы допущенный до защиты студент оказывался не у дел. Протаскивали даже самых тугоумных. Себя он таковым не считал.
А значит, совсем скоро долгожданный диплом и свобода!

Погода была под стать настроению: радостной и солнечной. Несмотря на позднюю весну и едва-едва сошедший снег, окружающий мир казался совершенно летним. Пусть не особо теплым, но вполне заботливым: полный штиль, пронзительно голубое небо и солнце, жарящее так, словно неведомый оператор этой термоядерной печки забыл поставить ограничение на максимальную температуру плазмы.
Николас степенно, чинно и важно, как и положено едва защитившемуся, ступил на лестницу главного подъезда и тут же был атакован стаей ожидателей — тех, кто еще не успел попотеть перед комиссией. Раньше они толкались в коридорах, но с прошлого года ректорат ввел правило: все ожидания вне здания. Поэтому каждый конец марта перед подъездом института толкались будущие специалисты-энергетики. Частью прямо на ступенях, подстелив под холодный пока еще мрамор курточки, частью в скверике, разбитом напротив главного входа в институт. И только возле памятника Эдисону предзащитники традиционно старались не собираться.
Эди — это святое.
Распивать тэль в тени гениального изобретателя имели право только выпускники, то есть студенты из числа защитившихся. Поэтому до июня месяца там не будет шумных компаний, рассказов о кровожадности комиссионеров и прочей шумной радости по случаю защиты диплома, и, чего уж скрывать, окончательного и бесповоротного направления во взрослую жизнь.
— Ну как? — Ларина Стерх первой подбежала к Николасу. — Нормалек?
— Нормалек, — улыбнулся Ник и чмокнул девушку в щечку: они не виделись с позавчерашнего дня. — Марголис поначалу испугал, но ничего, пронесло.
— Что, опять за свое? — хмыкнул Дэн Тофчик — высоченный и нескладный парень родом откуда-то с востока. — Неожиданный вопрос под самый конец?
Ник кивнул и поздоровался со всеми однокурсниками, кто добрался до альма-матер, пока он защищался. Всего набралось шесть человек, включая двух девчонок: одна рыжая с энергетического направления и одна, по имени Ларина, с родной кафедры силовых приводов.
Вообще, девчонка на двигателестроительном — нонсенс, их всего за историю кафедры было две, включая Ларину. Однако за Лару краснеть не приходилось. Девушка просто бредила космическими кораблями, а в качестве недостижимого образца выбрала героиню войны, адмирала и, по слухам, не случившуюся любовь легендарного Шепарда — кварианку Тали’Зору вас Нормандия. Лара даже одевалась похоже: почти всегда обтягивающий черный комбинезон с многочисленными карманами, а поверх комбеза цветные полотнища горсая², тоже из кварианской культуры. Впрочем, после фактического объединения в единый союз двух народов многое из кварианской атрибутики перешло в пользование человеческих модников.
Кое-что претерпело трансформацию. Тот же самый горсай, когда-то бывший лишь способом кварианцев как-то украсить конвейерные, абсолютно одинаковые костюмы-скафандры, изначально представлял собой набор узорчатых полотнищ из синтетической ткани (они навешивались на скафандр поверх). В человеческой же культуре горсай превратился просто в фактуру ткани, как, например, клетчатая шотландка. Мало кто знает, что раньше из нее делали исключительно мужские юбки и ничего больше.
Не обошла кварианская культура и другие области человеческой жизни. К примеру, до сих пор остро в тренде заплетать длинные волосы в толстые косички и упаковывать их в один жгут, свисающий на спину. Говорят, самые радикальные подражатели поначалу убирали волосы в специальный карман на спинной части одежды: уподоблялись кварианцам с их многочисленными кабелями и шлангами, соединяющими шлем-маску с основой скафандра. Но вот Ларина «кабели» не отращивала. С ее прекрасными русыми волосами, прямыми, тонкими и нежными, это вполне разумно.
Слово за слово, они с ребятами спустились в сквер и, побродив между другими группами студентов, заняли место в сотне метров от Угольного Эди — памятника Томасу Эдисону. Угольным его называли за насыщенный графитовый цвет изваяния. Сложно сказать, чего старался добиться скульптор, выбрав темный материал для работы, но какая-то прелесть в однотонном черном бюсте была.
— Ну, что там? — спросила рыжая девчонка с энергетического. Ник постоянно забывал, как ее зовут. — Как там Марголис? Не сильно буйствовал?
— Да все норм, — Ник открыл протянутую кем-то банку тэля. — Поинтересовался, куда я буду засобачивать свой супердвижок с увеличенным импульсом.
— И ты что?
— Что-что... — Николас отхлебнул из банки. — Отбрехался, вот что. Сказал, что буду ставить на древние рудовозы типа «Ностромо».
— А про попу с избытком рентгена не спрашивали?
— Нет, — Ник помотал головой. — Слава богу, пронесло. А то бы пришлось придумывать, как бы я использовал и эту фиготень.
— Ну, сказал бы, что оснастил бы корабль нуль-элементными гравитационными линзами и на их базе сваял бы арсенал рентгеновских ружей. Классная штука против инопланетных зверюшек.
Тофчик захохотал, остальные тоже заулыбались, вспомнив старинную историю. Вряд ли экипажу «Ностромо» в свое время было так же весело, но теперь, когда человечество столкнулось с по-настоящему разумными и в высшей степени опасными инопланетянами и даже выиграло всегалактическую войну, случай полуторасотлетней давности виделся сущим анекдотом.
— Ладно, фигня это все, — Ник допил тэль и выкинул банку в урну. — Кто там передо мной был?
— Нестор, — ответила Лара. — Бедолага.
— Это с чего ж бедолага-то? — спросила рыжая.
— У него комиссия из шести человек, — объяснила Ларина. — Опять Марголис, потом замдекана, два чувака из минпрома и этот... Ну, не знаю я его. Тощий такой, у Ника тоже сидел.
— Да, к слову, — обернулся Николас. — А что это за тип, кто-нибудь знает?
Судя по охватившему всю группу молчанию, никто не знал.
— Я его тут регулярно вижу, — прервала паузу рыжеволосая. — Странный какой-то.
— В смысле странный? — спросил Тофчик, отрываясь от второй банки тэля.
— Ну... — девушка пожала плечами. — Не местный, говорит с акцентом, одевается плохо, а к институту на личном флаере прилетает.
— Может, аэротакси? — предположил Ник.
— Что я, такси от личной аэромашины не отличу? — вскинулась рыжая, и Ник примирительно поднял руки.
— Ну хорошо, хорошо, — сказал он. — Личный так личный. В общем, мне-то все равно. Пусть он хоть из преисподней, все уже кончилось. Слава богу, больше не увижу этого... странного. А то его молчаливое любопытство реально поперек горла было. Хоть бы спросил что-нить...
Лара, сидящая строго напротив Ника и лицом к Угольному Эди, вдруг взглянула куда-то за спину Николасу и спустя секунду захихикала. Тут же попыталась перестать, но не выдержала и снова прыснула.
— Ты что? — нахмурился Тофчик. Длинный сидел ровнехонько по направлению взгляда девушки и наверняка принял ее хохотульки на свой счет.
— У вас еще будет возможность ответить на мои вопросы, молодой человек, — раздалось из-за спины Николаса.
Ник резко обернулся. Рядом с группой из шести студентов стоял тот самый странный человек из комиссии. Как и говорила девчонка с энергетического, весьма странный. Одежда и в самом деле так себе, к тому же помятая. Редкие русые волосы всклокочены и явно не знали расчески как минимум со вчерашнего утра. На отвороте серой курточки серебристый значок с непонятным, каким-то иероглифическим символом. В руках папка с планшетом, потертая, не особо чистая. Сам владелец сего странного прикида невысок ростом, щупловат и больше всего похож на кабинетного ученого. Это, впрочем, Николас отметил еще на предзащите.
И только глаза — тоже серые — выделяются на общем фоне какой-то помятости, не сказать неряшливости. Очень умные и внимательные глаза, привыкшие оценивать быстро и по существу.
— К счастью, я не из преисподней, — улыбнулся мужчина. — Но теперь у меня есть к вам несколько вопросов и даже одно предложение. Не возражаете?

Николас никогда еще не пользовался аэромобилями. Такси — да, бывало. Но редко. Слишком уж дорого, да и сомнительно по части скорости путешествия. Муниципальные флаеры летают по утвержденным маршрутам, у них нет нуль-компенсатора перегрузок, поэтому все желтые аэротакси передвигаются медленно и печально, во избежание неприятных ощущений своих пассажиров.
А вот личный аэромобиль — совершенно другое дело. Как и в воздушном такси, в нем нет компенсатора тяготения, но в отличие от муниципальных летунов, водитель аэромашины не скован ограничениями на перегрузки.
Мужчина в сером костюме, возможно, и казался слабовольным и неаккуратным доцентом, но флаер водил решительно. Едва они уселись, едва кресла успели сжать пассажиров лапками безопасности, как водитель без лишних разговоров потянул на себя руль. Машина свечкой взмыла вверх, и Ник ощутил, как желудок проваливается куда-то в область тонкого кишечника. Флаер уверенно задирал нос вверх, и спустя пару секунд перегрузка перераспределилась. Теперь даламберова³ сила действовала куда более щадяще: по направлению грудь-спина.
— Меня зовут Алекс, — произнес мужчина. — Алекс Татэш, профессор кафедры прикладной математики.
— Математики? — просипел Ник. Перегрузка не спадала, и он мог лишь только сипеть.
А еще констатировать, что такими темпами они скоро приблизятся к границе тропосферы. Мягко говоря, не совсем те условия, на которые рассчитаны двигатели аэромобиля. Судя по всему, это был далеко не просто личный флаер, как уверяла рыжая. Сам Николас не сумел определить происхождение машины: на корме у нее красовался совершенно неизвестный ему значок в виде бегущего оленя на геральдическом щите с зубцами сверху.
— Да, математики, — кивнул профессор. — Я присутствую на всех комиссиях, где в теме дипломной работы весомую роль играет математическое моделирование.
— Тогда у вас, должно быть, напряженный график, — нашел в себе силы хмыкнуть Николас. — У нас почти все используют ВИ вместо реальных опытов.
— Я знаю, — снова кивнул Татэш. — И мне это подходит.
— Куда мы летим?
— В Сибирь.
— Куда?
Николас чуть не подавился заготовленным «и зачем так быстро?».
— В Сибирь, — повторил профессор Татэш и, наконец, толкнул штурвал от себя.
Николас, который до этого стоически выдерживал продольную перегрузку, застонал: аэромобиль буквально провалился под ним куда-то в глубинные недра эфира. Казалось, вся махина флаера висит на плечах и падает, падает, падает на землю.
— Простите, — Татэш вернул руль в исходное положение и, по-видимому, убрал ногу с педали тяги. — Мне приходится много летать, и я никак не привыкну, что у других с этим может быть не так хорошо. С вашего позволения...
Ник не понял, что произошло. Просто снова навалилась вертикальная перегрузка, вжимая его в кресло, а затем из-за козырька крыши показалась земля.
Земля. Сверху.
Испугаться он не успел: профессор-летчик качнул рулем, и флаер не быстро, но решительно повернулся вокруг продольной оси. Теперь сверху, как и положено, находилось небо. Но уже не пронзительно голубое, как пять минут назад, а насыщенно синее, темное. Николас даже думать не хотел, какую там высоту показывает альтиметр. Наверняка никак не меньше восьмидесяти километров.
Слава богу, больше не было никакой перегрузки.
— Нормально? — поинтересовался мужчина.
— Да... — Ник вытер холодную испарину со лба. — Теперь нормально. Что тут за движок? Обычные аэромобили не летают в стратосфере.
— А это и не аэромобиль, — улыбнулся Татэш. — Это джетсет.
— Что?
Профессор вздохнул и терпеливо объяснил:
— Джетсет — персональный космоатмосферный шаттл для трансконтинентальных перелетов. Впрочем, сегодня мы с вами никуда за пределы Евразии лететь не будем.
Если бы Ник не был так шокирован мыслью, что он вот так просто летит за тысячи километров, он бы присвистнул.
Пользоваться персональными шаттлами, или, как их называли знатоки, «катапультами», позволяли себе далеко не все чиновники ЕАСО⁴. Дело даже не в стоимости: не оснащенные нуль-ядром шаттлы были куда дешевле, чем, к примеру, орбитальные челноки. Просто само по себе обладание транспортом, способным за считанные часы сменить несколько часовых поясов, — показатель крайне высокого статуса. «Катапультами» владели только самые важные люди планеты... и почти все вайчаи.
Черт его разберет, откуда взялось это слово, может, даже с Марса, но вайчаями на Земле звали тех, кто общается с инопланетянами. Скорее, даже не общается, а ведет дела, так правильнее. Вайчаи обычно не занимают высоких постов в правительствах или ЕАСО, но их полномочия куда шире, чем у иных президентов. Например, они не нуждаются в паспортах, поскольку обладают полным иммунитетом к межправительственным соглашениям. Они перемещаются туда, куда хотят. И тогда, когда хотят.
Более того, вайчаи даже не связаны с Землей. Для путешествий за пределы планеты они используют свой собственный транспорт: от орбитальных челноков до персональных сверхсветовых яхт.
Как теперь понятно, не гнушаются они и компактными «катапультами».
— Вы вайчай? — спросил Николас.
— Верно, — профессор Татэш кивнул. — Постоянно проживаю на Венере. Мы строим и обслуживаем космические корабли.
— Венерианские верфи? — догадался Ник. — Круто! Всю жизнь мечтал туда попасть.
— Если примете мое предложение, непременно попадете. Может, не в этом году, но обещаю: обязательно побываете на верфях.
— А на самой Венере?
— Нет, — улыбнулся Татэш. — Планета в стадии терраформирования. Там и раньше было не сахар, а сейчас так просто форменный ад. Лет через семьдесят-восемьдесят, возможно, можно будет спускать временные купола. Ну а полный процесс займет не меньше полутора веков, а то и больше. Нам нужно еще сдвинуть ее с орбиты и оттащить поближе к Земле, а это воистину титаническая задача, учитывая, что как не считай, а все равно нарушится гравитационный баланс небесных тел в Солнечной системе.
— Супер! — снова выдал Ник. — И что, через двести лет люди будут жить на Венере?
— Скорее, через триста, — сказал профессор. — И нет, люди там жить не будут. Даже когда мы вытащим Венеру в зону обитаемости и превратим атмосферу в пригодную для дыхания, климат там все равно будет крайне засушливый, а местная почва в принципе не дает возможностей быстро возвести зеленые насаждения. На коррекцию биосферы потребуется не меньше пятисот лет, а может, и больше. До тех пор человеку находиться там можно будет исключительно в скафандрах или под куполами.
— Так какой смысл тогда? — удивился Николас. — Раз жить там все равно нельзя, зачем затевать?
— Жить там можно будет, — сказал профессор. — Просто для людей там еще очень долгое время будет некомфортно. Так что, молодой человек, массового переселения людей на Венеру в ближайшее время не ожидайте.
— Поня-ятно, — с некоторым сожалением протянул Николас.
Ему идея внутрисистемной экспансии была по душе: он бредил космическими сагами и пионерскими фронтирами. Даже всерьез собирался как-нибудь слетать на Марс и воочию лицезреть овеянный самыми противоречивыми слухами Марсити — первую действительно крупную колонию человечества. А на сегодня, увы, и единственную: уничтожение ретрансляторов поставило крест на путешествиях к внешним мирам и, по всей видимости, обрекло многочисленные человеческие колонии на медленное, но неизбежное вымирание. Ни один из внешних миров (кроме, быть может, Иден Прайм и еще пары сельскохозяйственных планет) не способен длительное время продержаться без поддержки метрополии.
Марс — совершенно другое дело. Благодаря многомиллионному населению он вполне самодостаточен экономически и, даже несмотря на статус официально независимого мира, поддерживает теснейшие связи с Землей в плане поставки технологических ресурсов. Взамен Марсианская автономия отгружает миллионы тонн редкоземельных элементов, благородных металлов и прочих полезных земной промышленности ресурсов.
— Однако позвольте я вернусь к теме вашей дипломной работы, — продолжил профессор. — Вы ведь уже поняли, что я везу вас за пять тысяч километров не ради того, чтобы рассказать о планах терраформирования Венеры.
— Да уж, — хмыкнул Николас. — Никогда не был в Сибири, к слову. Как там вообще?
— Так же, как в Европе, поверьте, — засмеялся Татэш. — Только холоднее и немножко грязнее. Близость к Китаю, сами понимаете.
— Сибирь же не граничит с КНР, нет? — удивился Ник. — Там же Дальневосточная республика.
— А, — отмахнулся мужчина. — Формально японцы действительно контролируют Дальний восток и послушно выполняют все те задачи, которые взяли на себя еще полсотни лет назад. Но в реальности все Приморье давно уже китайское, и островитяне ничего не могут с этим поделать. Думаю, они скоро предложат нам забрать регион обратно. Ну, может, оставят себе что-нибудь, что успели облагородить. Курилы те же... Впрочем, мы снова отвлеклись.
Ник посмотрел в окно машины. За бортом показывали все то же самое, что и пять минут назад: белесое море облаков далеко внизу, во многих километрах под днищем «катапульты», и стремительно темнеющее небо наверху, там, в бездонном воздушном пространстве, плавно переходящее в открытый космос.
В космосе Николас бывал. Если можно назвать космическим путешествием рейс на орбитальный испытательный полигон «Страйкфорс», где он отрабатывал практику после третьего курса. Небольшая космическая станция-лаборатория с примитивным центробежным тяготением не шла ни в какое сравнение с «Млечным путем», на котором Нику побывать так и не удалось.
— Я вас слушаю, — сказал Ник.
— Отлично, — отозвался мужчина. — Буду краток: я рассмотрел вашу дипломную работу и предлагаю заменить рутинную преддипломку на увлекательную практику по адаптации вашей собственной разработки к настоящему двигателю настоящего межзвездного корабля.
Ник взглянул на Татэша. Нет, профессор совершенно не издевался и говорил вполне серьезно.
— Вы же отлично знаете, — сказал Николас, — что это не моя собственная разработка. Теория корректируемого впрыска дейтериевой фазы в предкамеру разработана Гораном Ошевичем тучу лет назад.
— Да, но Ошевич так и не решил проблему оперативного контроля параметров инжекции в соответствии с квантовыми признаками. А ваши алгоритмы...
— Да не мои это алгоритмы! — взорвался Ник. — Не говорите, что не знаете, откуда я их позаимствовал!
— Отлично знаю, — спокойно ответил Татэш. — Я сам их вывел двадцать один год назад.
— Что?
Ник уставился на собеседника. Да, Николас был в курсе, что используемые им алгоритмы родом откуда-то из недр математической кафедры, но автора конкретно этих уравнений, что так замечательно подошли в качестве основы для его разработки, он до сих пор не знал. В диссертации, с которой он срисовал общие контуры системы управления корректируемым впрыском, авторства просто не было. А поди ж ты, вот он, автор, живой и здоровый. Николас, чего греха таить, был уверен, что создавший уравнения математик давно уже умер и его наследие перешло в собственность Земли.
— Правда, — добавил Татэш, — я создавал их для совершенно иных целей. И каким образом мои выкладки попали к вам, энергетикам, понятия не имею. Но мне понравилось, как вы адаптировали мою математику пульсирующих абстракций к своему сугубо классическому, я бы даже сказал, релятивистскому проекту. Весьма неожиданный ход.
— Это не я придумал использовать вашу математику для коррекции впрыска.
— Я знаю, — профессор в очередной раз кивнул. — Но также знаю, что никто до вас, включая вашего научного руководителя, и не думал довести этот подход до уровня прикладных технологий. Мне пришлось серьезно изучить двигателестроение, чтобы понять, какой интересный и, главное, уместный на сегодня проект зародился в недрах кафедры силовых приводов. Признаюсь, было довольно тяжело: вся эта ваша техническая эмпирика просто выносит мозг. Я математик, я не привык работать с таким количеством экспериментально полученных данных. Но если ваши расчеты верны — а они основаны на моих уравнениях, а значит, верны, — то перспективы вашего проекта весьма интересные.
— И в чем же их интересность? — спросил Ник. — Вы были на защите, видели, как меня на эту тему опустил Марголис.
Профессор Татэш улыбнулся.
— Виктор Марголис — умный человек, — сказал мужчина. — Он первым увидел в вашей работе большой потенциал и связался с ЕАСО. Это было больше года назад. Увы, чиновничья волокита донесла подробности до Комиссии по внешним связям слишком поздно. Буквально месяц назад мы передали в лизинг азари отличный рудовоз, но потеряли больше полумиллиарда стандартов только на том, что головоногие продавили скидку из-за чрезмерной неэкономичности его движков. Будь в нашем распоряжении ваша разработка, мы бы смогли сэкономить эти полмиллиарда.
— Полмиллиарда? — выдохнул Ник. — Что, правда? Пятьсот миллионов?
— Шестьсот семьдесят два, если быть точным.
— Супер!
Ник вспомнил, что нужно дышать.
О таких перспективах он и мечтать не мог. Шутка ли, полмиллиарда живых денег только за одну сделку! Черт побери, нужно срочно патентовать свою разработку, пока ее не утащили корпорации...
Стоп.
Этот Алекс Татэш представился вайчаем. А только что оговорился, что работает в какой-то комиссии по внешним связям, наверняка чиновничьей. Или, того хуже, корпоративной. А это значит, что...
— Не волнуйтесь, Николас, — мужчина легко считал настороженность с физиономии Ника. — Никто не посмеет украсть вашу интеллектуальную собственность, я вам гарантирую.
— Как вы можете гарантировать порядочность корпораций? — спросил Николас.
— Есть методы, — улыбнулся Татэш. — Например, я могу поручить контроль за вашим правообладанием коллегам из Комиссии по этике. Поверьте, ни одна корпорация, входящая ли в ЕАСО или не входящая, не посмеет после этого даже приблизиться к вашей разработке. По большому счету, чтобы стать миллионером, от вас требуется всего ничего: упорно вкалывать с пяток-другой лет над совершенствованием своей разработки. Потом мы сможем запустить ее в серийное производство уже не здесь, на Земле, а на Адмиралтейских верфях Венеры. Там куда больше места на орбите, и у ЕАСО не скованы руки. А еще мы строим группу орбитальных восстановительных доков у Марса, и поверьте, заказов на модернизацию старых кораблей у нас куда больше, чем возможностей по этой модернизации.
— Понятно... — Николас картинно потер руки. — Вкалывать — это можно. Это я могу. Вот только еще один вопрос, если позволите.
— Конечно.
— Вы были на защите и, наверное, заметили, что я немного интересуюсь макроэкономикой.
— Да, заметил, — на тонких, бледных губах Алекса Татэша мелькнула слабая улыбка.
— Тогда объясните, откуда взялось это ваше предложение, — попросил Николас. — Я точно знаю, что во время войны Жнецы прокатились по орбитальным докам так, что там не осталось ничего живого. Мы потеряли... ну, говорят, от семидесяти до восьмидесяти пяти процентов грузового и пассажирского флота. А если учесть еще те корабли, что тогда были в рейсе, то есть за границей ретранслятора Сол⁵, то получается, что от нашего невоенного флота остались рожки да ножки.
— Верно, — кивнул Татэш. — На сегодняшний день гражданский флот Ассамблеи почти полностью состоит из кораблей в возрасте не старше сорока девяти лет. И подавляющее большинство судов используют аннигиляционные движки, где впрыск дейтерия неактуален. Видите, я уже говорю почти как профессиональный двигателист!
Мужчина засмеялся.
— Тогда что вы хотите модернизировать? — спросил Николас.
— На этот счет не беспокойтесь, — Татэш повернулся к собеседнику. — Как я уже говорил, у нас огромное предложение по модернизации старых кораблей. И я официально предлагаю вам начать, что называется, вкалывать. На орбите Венеры висит один старый-старый, довоенных времен грузовик разработки «Вейланд-Ютани». Брат-близнец того, который познакомил человечество с первой инопланетной жизненной формой. Так вот, этот грузовик сейчас в процессе восстановительного ремонта. Раньше корабль назывался «Маришалло», но сейчас именуется «Салим».
— Я что-то не помню, — Ник прищурился, вспоминая вейландовские корабли. — Первым был «Навигаторе», за ним последовали «Капитано» и, чуть позже, уничтоженный экипажем «Ностромо». От него остался только спасательный челнок. А про этот ваш «Маришалло» ничего не знаю.
— «Маришалло» — это последний космический корабль серии «Марине», — сообщил профессор. — В отличие от первых трех, он сразу же задумывался как буксир и не содержит отделяемого планетарного модуля. Но в целом, это та же самая конструкция с устаревшими пропульсивными тяговыми двигателями. Их мы и хотим модернизировать в первую очередь. Возьметесь?
Ник взглянул на своего искусителя.
Как можно ответить «нет» на предложение поработать по далеко не самой актуальной на сегодня специальности, да еще в перспективе стать миллионером?

Ник вернулся в Ганновер лишь под утро следующего дня. Уставший до чертиков в глазах, но довольный, как слон. В его мультидокументе висел подписанный контракт на экспериментально-производственные работы. Оставалось только завизировать документ в канцелярии деканата, и путь на Венеру открыт! То, что вместо пяти недель ему придется вкалывать аж все восемь с возможностью продления и соответствующего переноса защиты диплома, Николаса совершенно не волновало. Работа на настоящем космическом корабле все лучше унылого копания в виртуальной среде обычной преддипломной практики.
Первым делом Ник отправил сообщение Ларе; девушка, вопреки обыкновению, оказалась оффлайн, и достучаться до нее привычными методами не получалось. Проследив, как его радостное письмо отправилось к адресату, Николас вышел из виртуалки коммуникатора и направился в «Дэ шво» — небольшое французское круглосуточное кафе. В полшестого утра с поиском других мест общепита, понятное дело, было трудновато.
Пока Ник шел до кафешки, он дважды или трижды чуть было не упал, споткнувшись о внезапно вырастающие на пути бордюрные камни: мысли молодого человека витали далеко за пределами окрестностей Энергетического и даже где-то вне гостеприимных просторов Земли. Николас душой уже был на Венере. Ну хорошо, пусть и не на самой планете, а на орбите Утренней звезды, где в огромных дегравитированных доках строятся самые большие корабли Ассамблеи. Настолько огромные, что даже дредноуты звездного класса времен войны кажутся по сравнению с ними утлыми суденышками. И не беда, что утлое суденышко может одним залпом развалить на части три таких гиганта. Все равно гиганты остаются гигантами.
С мыслями о космосе Ник добрался до «Де шво». Кафе было расположено на углу Херренхойзер и одной из парковых аллей. Если бы сотрудник Комиссии по внешним связям (один из подручных профессора Татэша) высадил его там же, где его «похитил» математик, то добраться до «Де шво» было бы проще простого. Но «катапульта» села по другую сторону Большого парка, и Нику пришлось изрядно пройтись. И без того нагулянный аппетит просто вопил о необходимости подкрепиться, и, когда на горизонте показались знакомые огоньки «Де шво», Николас уже буквально исходил желудочным соком.
Когда до желанного предприятия общепита оставалось всего ничего — только перейти улицу — ожил коммуникатор. Ник набросил на глаза визор и к несказанной радости осознал, что ему звонит Лара. Странно, конечно, что так рано, но, может, волнуется и потому проснулась и залезла в Сеть?
— Привет! — крикнул Ник на бегу через дорогу.
Здесь, вообще-то, не было перехода, но и движения в столь ранний и совершенно еще темный час не наблюдалось ни на одном из транспортных уровней.
— Бодрое утро, — голос Лары был совершенно не заспанным, будто она и не ложилась. — Ты куда пропал? Мы тут уже было подумали, что тебя похитили с целью выкупа.
— В какой-то мере так и есть, — засмеялся Ник. — Только вместо выкупа грозятся сделать из меня миллионера.
— Ого!
— Ага!
Ник добрался, наконец, до желанной точки и толкнул входную дверь «Де шво». Здесь все было старомодным: никакой электроники или автодоводчиков — именно этим в числе прочего французская едальня и привлекала посетителей.
— Ты дома? — спросил Ник.
— Что? — голос Лары, так и не включившей видеосвязь, как-то напрягся. — А, да. Я только пришла. Мы тут без тебя отмечали... ну, в общем, засиделись в парке, да. А ты где?
— Да я вот только прилетел из Сибири, — признался Ник. — Вот, ищу поесть.
— Что, в аэропорте нет еды? — изумилась Лара.
Николас не стал объяснять ей, что летал вовсе не на самолете, иначе бы путешествие рисковало затянуться куда больше, чем на десяток часов. Впрочем, девушка и не могла знать, что он пронзал пространство на «катапульте»: внешне гиперзвуковая машина профессора мало чем отличалась от обычного аэромобиля.
На котором, к слову, вполне можно было улететь и в аэропорт, да.
— Ложись давай, — посоветовал Ник. — Я тоже скоро спать.
— Да, я, конечно... — как-то немного рассеянно сказала Лара. — Сейчас вот в душ и все дела. Ну ты вообще как? Расскажешь завтра, как прошла встреча с похитителем? Давай до завтра, ага? Ну, то есть до сегодня.
— Хорошо! — Ник подал знак официанту, что собирается засесть на втором этаже кафешки. — Тогда я днем к тебе забегу, да?
— Ну... а давай лучше я к тебе? — Лара зевнула в микрофон. — Только это... Ты знаешь, я задержусь. Давай ближе к вечеру, хорошо? Мне еще там кое-какие дела нужно переделать.
— К вечеру? — Ник преодолел первый пролет лестницы. — Ну, хорошо. Давай к вечеру. Я, может быть, успею отоспаться. Давай к шести, только чтобы без опозданий!
— Да, конечно! — Лара на секунду замолчала, а потом до Ника добрался ее смайлик в виде «Есть, сэр!». — А сейчас это... Пока и не пропадай! До встречи вечером, а я пошла в душ.
— Эх, такое зрелище пропускаю! — засмеялся Ник.
— Ничего, еще посмотришь, — хихикнула Лара. — Все, Ники, чмок-чмок. Ларо ушел. Увидимся!
Ник не успел ответить: сигнал коммуникатора девушки прервался.
Это тоже в привычках Ларины — вот так исчезать на ровном месте и обязательно «в мужском роде». Ник много раз допытывался у подруги на этот счет, но каждый раз получал дежурную отговорку, что Лара не любит долгих прощаний, тем более по телефону. Прощаться, дескать, нужно совсем иначе и вот в этом иначе «долго-долго» весьма уместно. Но только там, а не в сетевом трепе. В сетевом трепе все безличны и бесполы — отсюда и «Ларо ушел».
Ник сбросил с глаз визор и взошел, наконец, на второй этаж. Несмотря на совершенно не гостевое время суток, кое-какие посетители тут все же имелись. Большая часть помещения убрана на ночь, по-старинному, с опрокинутыми и повешенными на столешницы тяжелыми псевдодеревянными стульями, но пара столиков освещены. За ближайшим из них сидит Рудольф — местный бездомный на соцобеспечении. У старика давние проблемы со сном, и встретить его бодрствующим можно в любое время суток. Рудольф медленно, сосредоточенно поедает вегетарианскую похлебку. Немудрено: на большее в «Де шво» у него не хватило бы ежедневного соцпайка.
Еще один столик — ближе к углу помещения — занят парочкой молодых людей. Тоже обычное дело для тех, кому уж слишком не спится, а лучшее средство от молодежной бессонницы уже сто раз испробовано и даже немного приелось. Сидящую спиной девушку в светло-серой кофте Ник разглядеть не мог, а вот в парне узнал Кшиштофа Арешинского — аспиранта кафедры наземных транспортных систем. Он, помнится, вел у них несколько лабораторных по шасси и опорно-двигательным агрегатам.

— Я так... — улыбнулся Ник. — Пролетом.
— Условным? — Кшиштоф вернул Нику улыбку и повернулся к подруге. — Милая, не хочешь загадать себе желание на Рождество? У нас тут почти работоспособный Санта-Клаус.
Аспирант засмеялся.
А вот Нику было не до смеха. Хорошее настроение снесло одним мощным... одной мощной... волной? Нет. Цунами? Тоже маловато будет. Одним плазменным фронтом на границе дейтерий-тритиевой реакции. Огненной купелью термоядерного синтеза.
Ларина Стерх повернулась к несостоявшемуся рождественскому волшебнику. Сказочному персонажу, не существующему в действительности.
И сказочному идиоту, если уж начистоту.
— Привет, Лара, — произнес Ник.
Говорить было куда сложнее, чем дышать во время старта профессорской «катапульты». Там-то просто сдавливало грудь, а сейчас... сейчас сдавило что-то внутри нее.
Или вообще все.
— Привет, — без особой радости произнесла девушка. — Какими судьбами, Ник?
— Да вот... — Николас сглотнул, потом еще раз. — Зашел, понимаешь, позавтракать. Только прилетел, понимаешь...
Ларина отвернулась и вынула свои узкие, точеные кисти из интеллигентских, тоже не особо широких ладоней Кшиштофа. Потерла пальцы и, снова повернувшись к Николасу, вздохнула:
— Надо было тебе признаться, что ты не в аэропорте, Николас. А здесь, у института.
— И тогда бы все было хорошо? — спросил Ник.
Осознал, что внезапно плоховато видит Лару. Расфокусировка, мать ее. Преломление светового пучка, то есть потока фотонов в полном соответствии с квантовой электродинамикой, мать ее.
Странное дело. Рефлексы тела бунтуют, воздуха нет, говорить сложно, но в сознании полнейший порядок. Все выстроено фрагмент к фрагменту, словно сложился, наконец, здоровенный пазл, не дающий покоя ему уже добрые пару месяцев. И внезапные перемены в планах на вечер-ночь-утро, и зачастившие исчезновения Ларины из Сети — все получило вполне логичное, стройно холодное объяснение.
— Мне кажется, или градус общения резко понизился? — спросил Кшиштоф, в упор глядя на девушку и только на нее.
— Нет, тебе не кажется, — сказал Ник. — По моему личному термометру мы сейчас пересекаем рубеж перехода бозонов⁶ в конденсат Бозе-Эйнштейна⁷.
— Лара? — аспирант выслушал Николаса, не отрывая взгляда от девушки.
— Что? — с вызовом бросила Ларина.
— Это правда?
— Что есть правда? Ты знаешь?
Ник на секунду узнал старую добрую Ларину Стерх — любительницу порассуждать на отвлеченные, чаще даже философские темы. Помнится, это очень сильно его забавляло: надо же, технарка, а лезет в гуманитарные области. Потом перестало забавлять и все чаще стало раздражать.
Может быть, тогда все и началось. Вернее, закончилось.
— Может, ты знаешь, Николас? — Лара повернулась к Нику. — Или правда только в термоядерных двигателях, квантовой физике и скучных посиделках в компании с группой озабоченных недотрашек? А потом — какие мы крутые среди вас, ничтожеств! — прогулка под звездами и ложимся спать со своей выделенной девушкой к пяти утра? И никто даже не поинтересуется у девушки, нет ли у нее других планов или пожеланий!
— Тебе достаточно было попросить, — начал Ник, но оборвал сам себя. — Впрочем, теперь это уже неважно. Я смотрю, ты сама справилась с недостатком разнообразия.
— Смешная ситуация, правда, — хмыкнул Кшиштоф и встал из-за стола.
— Смешная? — Ник вскинул брови.
Из уголка правого глаза предательски потекло.
Холодно, четко, расчетливо, понятно. Даже без спазмов в горле, без судорожно сжатых ладоней и внезапно стальных ногтей, берущих соскоб эпидермиса с ладоней. Пожалуй, даже температура этой одной единственной слезинки была близка к замерзанию насыщенной солями воды.
— Да, смешная, — аспирант нащелкал на коммуникаторе оплату то ли позднего ужина, то ли раннего завтрака. — Впервые вижу сам себя в зеркале, и зеркало это — другой человек.
— Не человек, — поправил его Ник. — Санта-Клаус.
— Нет, Николас, — Кшиштоф снял курточку со спинки своего стула. — Ты не Санта-Клаус больше. Не считай, что я вдруг проникся к тебе теплыми чувствами и мы теперь будем плакаться друг другу в жилетку. Но за рефлексию спасибо. Очень смешная, должно быть, картинка получается, если со стороны смотреть.
Аспирант кивнул Нику и в свойственной ему резкой манере прогрохотал по лестнице вниз. Ник и Ларина остались наедине, если не считать старины Рудольфа, меланхолично доедающего свою социальную похлебку.
— Мне не смешно, Ники, — сказала Лара. — Но извиняться не буду.
— Не помню, чтобы ты когда-нибудь извинялась, — припомнил Ник.
Ларина Стерх действительно никогда не извинялась. Не за что было? Еще вчера Ник подумал бы именно так. Но теперь...
— Ну и что теперь?
Девушка не ответила. Взяла со стола недопитый бокал Кшиштофа и залпом его осушила, в полном молчании.
— Что ты хочешь услышать?
Лара говорила вроде бы с ним, но смотрела в сторону. Было похоже, что ей все равно, куда направить взгляд, лишь бы не на «Санту» и не на спинку кресла, на котором недавно сидел Кшиштоф.
И вот теперь Ник окончательно понял, что «теперь стало ничто».
Ничто больше не удерживает его на Земле. И даже наоборот, гонит к звездам: хоть на Венеру, хоть на Марс, да хоть бы в пояс Койпера, где всей жизни несколько автоматических станций и сотня рудодобывающих шаттлов-заводов.
Земля перестала быть домом, милым домом.