Искупление

Если заглянуть в иллюминатор военного челнока, то издали Торфан выглядит как серо-зеленый шар с тонкой светящейся аурой вокруг. На нем есть атмосфера, но она не пригодна для дыхания, слишком много хлора и мало кислорода... Вот шар потихоньку увеличивается в размерах и у всех как-то вытягиваются лица, хотя они стараются сохранить внешнее спокойствие и скрыть это странное чувство — не откровенный страх, но нечто похожее, что всегда испытываешь перед боем... 

— Кто испортил воздух? Бизон, ты опять угостился гороховым пюре? Черт, не вздумай повторить это на Торфане, а то не оставишь нам ни одного четырехглазого! — Марк Беллер «Жигало» пихает Бизона в бок, зажав нос пальцами, и все хохочут. Бизон пытается отшутиться, от нервов и напряжения у всех начинается истерика, но громче всех хохочет Марк, известный зубоскал и шутник, и в уголках его веселых светло-ореховых глаз блестят слезинки...

— Да пошел, ты! — машет рукой Бизон, смущенно улыбаясь. Беллер всегда подкалывает Бизона, но они лучшие друзья, поэтому всегда вместе — огромный Бизон, с удивительно маленькой для своей комплекции, коротко стриженой головой и румяным лицом, таскающий всюду свою не менее огромную пушку, и юркий, невысокий смуглый Жигало, похожий на мексиканца, лучший инженер во всем батальоне... Он жизнерадостный немец, он постоянно смеется. «Пингвины незаменимы!» — это его любимая присказка. «Пингвины» — это позывной нашего отряда, и это объект шуток и насмешек для всего полка... У остальных что-то красивое, опасное: «Ястребы», «Соколы», «Орлы», «Беркуты», «Совы», а нам достались «Пингвины»... Видать, у кого-то из штабных специфическое чувством юмора. Но мы гордимся...

«Алесс пенгвинс фоя!!!» — кричит по-немецки Марк, а мы покатываемся со смеху...
Потом Сай травит какой-то анекдот про азари и пьяного ханара, и все опять смеются. У Сая азиатская внешность, узкие черные глаза и желтого оттенка кожа, хотя он коренной американец — с Земли, из Лос-Анджелеса, но позывной у него «Самурай». Справа от него сидит Дерек Вазовски «Пузырь», который надувает из жвачки огромные пузыри и они оглушительно лопаются, распространяя вокруг легкий запах клубники... Самурай выжидает момент и легонько шлепает Дерека по лицу, когда тот надувает пузырь феноменального размера, и жвачка облепляет Дереку все его молодое, круглое, веснушчатое лицо, и веселье продолжается... Смеется Донни, самый старший из нас, с седоватой бородкой, «Дядька», он служит в Альянсе почти пятнадцать лет, но из-за своего упрямства и крутого нрава он так и носит лычки капрала... Он все время показывает мне фотографии своих пацанов-близняшек, их письма и фото своей жены. Я по-доброму завидую ему... Когда-нибудь у меня тоже все это будет.

Смеется даже Сом, он из польской колонии и у него непроизносимое имя, наш пулеметчик, вот уж у кого нет чувства юмора. Он всегда нудит, и вечно всем недоволен, и самое любимое занятие Жигало — устраивать Сому розыгрыши, привязывать к кровати или пугать его на выходе из душа. Конечно, это дико глупо, но безумно смешно, и они носятся потом по всей казарме...

Я медленно обвожу всех взглядом, смеюсь вместе со всеми и этот странный холод, сковавший мне мышцы, постепенно уходит и растворяется в нашем молодом смехе. «Нет, мы не умрем, — думаю я. — Мы просто не можем умереть. По крайней мере, я точно не могу…»

От этой долбанной операции, затеянной Альянсом против батарианских пиратов, отчетливо несло большой кровью... Они должны были ответить за Блиц, за наши сожженные колонии, за гражданские суда, расстрелянные в упор, за тысячи человеческих детей, увезенных в рабство... Военной пропаганде даже не нужно было запускать свой маховик, чтобы вызвать к ним ненависть, мы их и так ненавидели, самой искренней и глубокой ненавистью. Но Торфан пах нашей кровью, я чувствовал это. Мы с гордостью носили лычки спецназа ВКС, но в первую очередь все были людьми и умирать никому не хотелось...

Нам до сих пор везло: за два года службы наш взвод потерял убитыми двоих и еще один был ранен и получил инвалидность... Он был моим другом, Роман, «Ром», русский парень, мой ровесник... Когда я навестил его в военном госпитале, то поначалу не знал, что и сказать. Я глядел на его искалеченное тело — без руки, ног не было почти до самых бедер, а он, увидев в моих глазах жалость, отвернулся к окну. Я что-то еще говорил, какую-то ничего не значащую ерунду, а он кивал и даже улыбался. Но теперь я боялся встретиться с ним глазами, и все время опускал голову, словно был виноват в чем-то перед ним. Но я не был. Меня не было рядом, я ничем не мог ему помочь. Я повторял это про себя все время, пока сидел у его кровати, и облегченно вздохнул, когда, наконец, из палаты меня выгнала медсестра...

Черт, как я не вовремя про него вспомнил... Только не сейчас, не перед этим проклятым Торфаном.

Смех все еще звучал, когда из отсека кабины пилотов выходит наш новый командир, лейтенант Шепард.

— Отставить ржач, — сухо бросает он, обводя всех пристальным взглядом, и все замолкают.

Его губы постоянно кривятся в брезгливой усмешке, а при разговоре он всегда откидывает голову чуть назад, и иногда кажется, будто он это делает от того, что от тебя пахнет чем-то нехорошим...

Он прибыл к нам всего месяц назад, и мы не то что бы ненавидим его... но есть в нем что-то отталкивающее, что настораживает и пугает. Даже Жигало никогда не позволяет себе подшучивать над ним, даже за спиной, и Дядька никогда не пытается спорить, а Сом никогда не жалуется ему... Шепард старше меня на год — ему всего 24, и он только что получил офицерское звание, что удивительно для его возраста. Кто-то из штаба говорил, что у командования на него свои планы... За ним закрепилась репутация бескомпромиссного вояки, который пойдет на все, чтобы выполнить поставленную задачу. И это на самом деле так. Под его руководством мы участвовали всего в одной боевой операции, когда чуть не погиб Ром. Ведь знал лейтенант, что это практически нереально, но все равно послал его туда, установить проклятый передатчик. Ром был связистом, а не штурмовиком, но Шепард даже не дал ему прикрытия... Просто дал команду и еще прикрикнул, когда Ром растерянно переспросил...

Ром все же добрался туда, установил связь, но я видел, как на обратном пути мина угодила прямо в маленькую ложбинку, где тот залег. Я рванул туда, не слыша окрика лейтенанта... Я тащил изувеченное тело через поле, задыхался от дыма пыли, слышал, как вокруг свистят пули и предупредительно пищат мои щиты, как вздрагивает броня от попаданий, тащил вместе с его полуоторванной ногой, которая волочилась вслед на одном лишь лоскутке кожи... Я дотащил Рома до наших окопов, спрыгнул вниз, и тут же получил кулаком в лицо. С разбитой губы полилась кровь, я удивленно поднял голову и увидел разъяренного Шепарда и наших ребят, ошарашено посматривающих на нас. Потом кто-то подскочил к Рому и начал копошиться над ним, а Шепард, как щенка, приподнял меня за воротник и легко, хотя я был выше его и тяжелее, не напрягаясь, подтащил к моему пулемету, и прошипел:

— В следующий раз пущу пулю в лоб, рядовой...

Губы у него дрожали, а красивое лицо, на которое засматривались медсестрички и секретарши из штаба, искажала дикая злость. Я посмотрел ему в глаза и понял, что он говорит правду и поразился, как у этого дьявола может быть такой небесный, ангельский цвет глаз...

Я бы в ответ дал ему в морду и ребята меня поддержали бы, в тот момент я понял, что не прощу ему Рома до конца своих дней. Но, как это не удивительно, я понимал, что никогда не сделаю этого. Если бы это был кто-нибудь другой, не Шепард, я бы ответил на это унижение даже под угрозой ареста и трибунала, но с ним — я не мог. Никто не мог... Наверное, это был инстинкт самосохранения. Потому что он пугал меня...

— 20 минут до высадки, — сухо сообщает динамик, и все сразу подбираются и опять посматривают друг на друга, сжимают в руках винтовки, поправляют боекомплект и гранаты на поясе, проверяют крепления брони...

Шепард, держась за поручни, привинченные к потолку, начал брифинг, все внимательно слушали его сухой, бесстрастный голос, и этот противный холод вернулся и пополз у меня по спине...

— Пингвины незаменимы, — тихо шепчет голос Марка в наушнике, и я невольно улыбаюсь... Последний раз в своей жизни...

Торфан встретил нас шквальным ветром и непроглядной стеной зеленой пыли. Это было хорошо, потому что помогало действовать скрытно. Мы попрыгали из челнока и сразу помчались к мерцающей точке на радаре — нашей цели, подземной базе батарианских ублюдков...

Мы добегаем до нагромождения серых камней и Шепард, который трусил впереди, вскидывает вверх руку со сжатым кулаком — мы резко останавливаемся, кулак превращается в распахнутую ладонь, и мы рассыпаемся. Он долго смотрит в бинокль с инфравизором, и я тоже до боли в глазах всматриваюсь в ту сторону, где сквозь метущиеся зеленые клубы становятся видны очертания чего-то темного и большого. Он делает знак, и мы начинаем потихоньку продвигаться вперед... Справа от меня пыхтит Сом, слева крадется Вазовски, впереди я вижу спину лейтенанта. Мы подкрадываемся совсем близко и снова ложимся — я уже могу различить три дота и куполообразное огромное здание, и многочисленные темные тени, снующие туда-сюда. Они наверняка засекли сотни наших челноков и теперь судорожно готовятся к обороне...

Мы подождали, когда прибудут две БМП, два взвода желторотых пехотинцев, и начали штурм. Воспоминания об этом бое слились для меня в одну непрестанно кружащуюся безумную карусель, я все делал автоматически, точными, выверенными движениями, но мозг у меня словно отключился и я не помню ничего кроме зеленой пыли, стрельбы, воя и разрывов мин и собственного хриплого дыхания.

Одна из БМП вздрагивает и изнутри вырываются языки огня, из люка выпрыгивают мечущиеся горящие силуэты... А у второй от оглушительного взрыва что-то лопается под днищем и она беспомощно заваливается на бок.
— Уолтер! — орет Шепард. — Правый дот! Пошел!

Бизон взваливает на плечо свое чудовище и ползет к доту, который все никак не хочет заткнуться и озлобленно плюется огнем...

— Прикрой его, — Шепард поворачивается ко мне и показывает на широкую спину уползающего Бизона. Тот достигает остова дымящегося аэрокара и замирает там — ему не дают высунуться. Мы пытаемся отвлечь огонь на себя, рядом взрываются фонтанчики пыли, и кто-то вскрикивает...

— Бизон, хренали ты там ждешь?! Огонь! — орет Шепард на общей волне. — Быстрее, твою мать!

Уолтер медлит. Потом все-таки стреляет, но дот все плюется.

— Ближе, Бизон, еще ближе! — я оглядываюсь на Шепарда и хочу сказать ему, что это безумие, что Бизон не подползет ближе, что это неправильно, посылать его на смерть, и что можно придумать другие способы заткнуть этот трижды проклятый дот... Но молчу.

Бизон все-таки справился. Как только дот захлебнулся, в это же момент мы ринулись вперед, гигантскими прыжками преодолев эти две сотни метров, и плюхнулись вниз, достигнув мертвой зоны, где пулеметы нас уже не могли достать. Но пулеметы молчат.

Доты зачищены, стало тихо, относительно тихо, не считая завываний ветра.

Жигало держит голову Бизона на своих коленях и молчит. Бизон дышит тяжело, хрипит, я мельком заглядываю в оплавленную дыру на его груди и вижу что-то красное, трепещущее, между белых осколков ребер, и не сразу понимаю, что это его сердце...

— Бизон, — шепчет Марк. — Ты только держись, брат, не умирай... Пингвины незаменимы...

Бизон закрывает глаза.

— Беллер, ко мне! — откуда-то доносится лающий голос лейтенанта, Жигало вздрагивает и встает, отчего голова Бизона в шлеме глухо стукается о землю, и идет на голос...

Сом ранен в ногу, в колено, и сидит, прислонившись к БМП спиной. Остальные из нашего взвода в относительном порядке. Самурай, Пузырь, Дядька, Жигало — все они живы и настороженно посматривают друг на друга из-за полупрозрачных щитков шлема... А вот у пехоты много погибших, и еще больше раненых. Их офицер погиб, и Шепард довольно долго смотрит на этих молодых щенят, а потом командует «к бою», и они подтягиваются и устремляются вслед за ним.

У них не было ни единого шанса. Но был ли он у нас, профессиональных спецназовцев?

Жигало вскрывает дверь бункера, и мы заходим внутрь, нервы у всех звенят от напряжения...

Батарианцы бешено отстреливаются, цепляются за каждый метр и все вокруг опять превращается в круговерть трассирующих очередей, взрывов, крови и криков.

— Пленных не брать! — слышу я голос Шепарда. Я вижу, как он добивает раненых четырехглазых прикладом, методично, резкими ударами в висок, слышу, как с отвратительным хрустом проламываются их черепа... Это уже не война. Что угодно, но только не война...

Мы останавливаемся в каком-то небольшом помещении, уткнувшись в массивные двери, все тяжело дышат, тогда выясняется, что мы потеряли Пузыря и нескольких пехотинцев. Жигало находит их в одном из коридоров, мертвых.

— Так, — говорит Шепард. — Мы почти дожали их. Остался реакторный зал. Потом следующий бункер, в паре километров отсюда...
— Да какого хрена, командир? — вдруг кричит Дядька. — Какой следующий бункер?! У нас половина взвода осталось!

Шепард не смотрит на него, перезаряжает винтовку и говорит:

— Скоро прибудет подкрепление, мы подождем их там... Эти два бункера — наша задача.

Дядька сокрушенно качает головой.

— Вы чем-то недовольны, капрал? — спокойно спрашивает Шепард. — Ставите под сомнения приказы своего командира?
— Нет, я...
— Тогда заткнись.

На скулах у Дядьки играют желваки и он, не отрываясь, смотрит в глаза лейтенанту, а тот смотрит на него, и опять эта усмешка...

Мы зачищаем бункер и наконец-то возвращаемся на поверхность. От вида изувеченных трупов и огромных луж синей и красной крови меня внезапно начинает мутить, я еле сдерживаю тошноту, потому что не могу снять шлем...

Подкрепление к нам так и не пришло. Нас осталось совсем немного. Шепард командует вперед. И все идут вперед, в эту проклятую зеленую пыль. Я тоже иду и вспоминаю, как в детстве дед возил меня на скотобойню, он работал там всю жизнь. Скотобойня и молочный завод — это все, что было в нашей маленькой колонии. Я увидел там, как послушно телята идут на убой, не сопротивляясь, не протестуя... Но я солдат, я должен подчиняться приказам! Это другое, совсем другое. Нет, это глупое сравнение... Пингвины незаменимы...

На подходе ко второй базе мы не встретили никого — было пусто, наверное, они стянули всю охрану туда, откуда мы только что пришли. Шепард распоряжается вскрыть дверь и отходит. Я зачем-то иду за ним и останавливаюсь неподалеку. Мне слышно чей-то надрывный голос, исходящий из рации, и я узнаю майора Кайла...
— Возьмите себя в руки, сэр, — спокойно говорит Шепард. — Нам нужно подкрепление...
— Шепард, черт бы тебя взял, ты не понимаешь что ли? Счет погибших идет на сотни! Уже половина личного состава...

Майор еще что-то кричит, но порывы ветра заглушают его слова. Но обрывки я слышу.

— Отряд... в вашем направлении... уводите людей, лейтенант... все погибнете...
— По всей видимости, вы не поняли приказа из штаба, сэр, — слегка раздраженно говорит Шепард. — Я продолжаю операцию. Плохо вас слышу, сильные помехи. Отбой.

Он стоит недолго, вскинув голову, прямо под порывами ветра, потом поворачивается и идет назад. Ко мне приходит плохое предчувствие, гораздо более плохое, чем было до этого...

Мы вскрываем второй бункер — он на удивление пуст. Мы осторожно пробираемся вперед по полутемным коридорам и, наконец, встречаем нескольких батарианцев, они без брони и оружия. Увидев нас, они падают на колени, подняв руки вверх. Мы начинаем стрелять, Шепард начинает, они с криками бросаются врассыпную, а мы все стреляем, пока они не затихают. Шепард поднимает одного из них, раненого в плечо, батарианец стоит перед ним на коленях и плачет.

— Мы рабочие... Мы инженеры, охрана ушла по тревоге... Пожалуйста, не убивайте нас!

Он остался один, но продолжает говорить «мы» и «нас».

— На базе больше никого?
— В инженерном еще несколько человек, среди них женщины...

Шепард оглядывается на нас и кивает в сторону коридора. Уже выходя, я слышу выстрел, оглядываюсь и вижу как он, брезгливо перешагивая через труп, направляется к нам с дымящимся пистолетом в руке... Я понимаю, что живых он не оставит.

— Я не буду стрелять в безоружных! — почти с истерикой кричит Дядька. Он сорвал с головы шлем и тяжело дыша, смотрит на Шепарда. — И в женщин тоже!

Мы нашли остальных в одном из отсеков, они жмутся друг к другу и тихо воют, и кажутся каким-то единым, жутким существом, с кучей рук и ног.

— Бункеры должны быть зачищены полностью, — говорит Шепард с нажимом. — И они будут зачищены.

Он оглядывается на прозрачное бронированное стекло отсека, в котором сидят рабочие.

— У кого остались гранаты? Лучше зажигательные... — он вопросительно смотрит на меня, я отрицательно качаю головой. Меня начинает знобить, когда я представляю, что он собирается сделать.
— От пиратов — да! Но не от женщин и рабочих! — Дядька не унимается. — И вам не позволю!
— Капрал, это прямое неподчинение приказу в боевой обстановке... В соответствии с параграфом 43, раздел 5 Воинского Устава, я имею право... — и Шепард начинает вытаскивать пистолет.
— Да стреляй, больной придурок! — Дядька краснеет и швыряет шлем к ногам лейтенанта. — Давай! Что ты еще можешь-то? Хренов мясник!

Рядом с Дядькой встает Жигало с побелевшим лицом, и Самурай, и я, неровно вздохнув, тоже подхожу к ним, и мы стоим вчетвером напротив командира. А он вдруг улыбается.

— Ладно, — спокойно говорит Шепард. — Хорошо. Выводите их.

И отходит к стене. Дядька внимательно провожает его взглядом, открывает дверь в отсек и направляется к вопящей куче. Они начинают возиться, что-то кричать на своем языке...

— Спокойно, — сказал Дядька. — Я не причиню вам вре...

Он не договорил — его голова взорвалась кровавыми ошметками. Он не надел шлем со встроенным переводчиком...

— Суукииии!!! — кричит Самурай и стреляет в это батарианское месиво, откуда раздался выстрел. Я тоже стреляю, и мы успокаиваемся только когда оружие начинает визжать от перегрева... Пол становится скользким от синей крови, и я поскальзываюсь, выходя из этого отсека, который сейчас напоминает ад... 

Меня тошнит и я, сорвав с головы шлем, мучительно опорожняю желудок. Самурай и Жигало остановившимся взглядами смотрят в одном направлении, на разорванную голову Дядьки. Дядька, Дядька... Как же ты так... Молокосос-пехотинец зажмурившись бесшумно плачет, размазывая по лицу прозрачные слезы. Я еще до конца не понимаю, что вообще произошло — насколько все ужасно. Мы потеряли меньше чем за три часа три взвода. Я смотрю на свои руки и замечаю, что они мелко дрожат...

Шепард подходит ближе, сложив на груди руки, со своей проклятой усмешкой.

— Я буду вынужден доложить о вашем поведении,  — почти с сожалением говорит он. — Вы уж не обессудьте, незаменимые вы мои, — он смеется. Он больной. На всю голову.

Мы отводим глаза.

Бункер пуст. Мы оставшейся маленькой группой возвращаемся наверх, но у входа нас встречает град пуль. Засада. Пехотинцы погибают сразу. Жигало ныряет за контейнеры, куда тут же летит граната, взрыв которой оглушает меня, размазав по стене. Я потерял сознание, кажется, на несколько минут, но когда пришел в себя, бой уже закончился...

Шепард приседает на корточки передо мной, и я чувствую легкий укол в бедро. Посмотрев туда, я вижу красные лохмотья и белую, сахарную кость, торчащую из разорванной плоти.

— Сиди спокойно, — говорит Шепард, накладывая мне жгут выше раны. Голова у него рассечена, по лицу струится кровь. Но он чертовский везунчик. — Я заблокировал двери, хотя вряд ли из ублюдков кто-то выжил. Их было всего семеро. Скоро прибудут наши челноки... Приказ выполнен...

Я оглядываюсь и вижу только трупы. Совсем рядом лежит Сай, неподалеку лежит Жигало. Его верхняя часть. Пингвины незаменимы, Марк. Только вот нет больше Пингвинов...

— Скажи, лейтенант, а оно того стоило? — спрашиваю я, кивая на измятую, изуродованную голову Самурая. Его правый глаз вывалился и лежит рядом, держась на уцелевшем глазном нерве, похожим на белую ниточку. — Оно того стоило?!

Шепард молча смотрит на меня. Потом перезаряжает винтовку и закидывает ее в крепления на спине.

— Прекратить истерику, рядовой, — спокойно говорит он.
— Нет, ты, похоже, не понял! Я был с этими ребятами два года! Слышишь ты?! Два года! — я все еще смотрю на Сая. Силясь в его деформированном лице найти знакомые черты, я почувствовал, что схожу с ума. — Нахрена все это было нужно?!

Он поджимает губы, и впервые я вижу на его лице пробежавшую судорогу долго скрываемой боли и чего-то еще... Сожаления?

— Приказ должен быть выполнен в любом случае. И мы его выполнили.
— Майор Кайл скомандовал отступление... Он предупреждал тебя о батарианцах. Я слышал, Шепард. Я все слышал...
— Майор Кайл проявил слабость и трусость. Перед миссией генерал четко пояснил: приказа об отступлении не будет, — на его лицо возвращается брезгливая усмешка. — Он просто слизняк. Как и ты. Как все вы. Вы недостойны этой формы...
— Что у тебя с головой, Шепард? — тихо спрашиваю я. — Что с тобой не так, а? Ты же больной, ты хоть знаешь об этом?
— Закрой рот! — вдруг кричит он, багровея. — Что ты вообще обо мне знаешь? Что ты знаешь?! Они убили всех, кого я любил, всех! Всю мою семью! Моих друзей! Моих соседей! Мой город, целиком! Ты хоть понимаешь, каково это, быть единственным выжившим?!

Он становится похож на человека. В его глазах блестят слезы.

— Теперь — да, — киваю я, передо мной все плывет. — Но знаешь, лейтенант, они не должны были умирать из-за этого...
— Пошел ты, — бросает он, поворачивается и уходит...

Я не помню, как меня грузили в челнок медицинской службы... Госпиталь помню урывками. Помню белые стены и высокого, сухого старика-хирурга, который сказал мне, что у меня больше нет ноги.

Потом мне выдали пособие, две медали, протез, провели курс реабилитации и списали. Чертов протез натирал мне кровавые мозоли, а поставить дорогой не было денег. Тем более их не было на биоимплантанты.

Отец звал меня домой, помогать на ферме, но я не хотел возвращаться... Я съездил к ним на пару недель, но ловить эти сочувствующие взгляды было невыносимо. У него была новая семья, он женился второй раз после смерти мамы, а отношения с новой женой отца у меня не сложились еще до армии. Я улетел оттуда без сожаления...

Мы один раз встретились с Сомом. Он продолжал служить где-то в штабе, предлагал мне помощь. Я качал головой. Я знал, что больше никогда не смогу надеть форму... Я не мог смотреть новости, не мог слышать выстрелы и разрывы гранат, меня постоянно преследовал этот запах... Прошло много времени, прежде чем я смог нормально спать по ночам...

А дальше все было как в тумане. Год шел за годом, я где-то работал, сидел в барах, пропивая пенсию по инвалидности, что-то делал, с кем-то говорил, снимал каких-то шлюх, даже влюбился один раз, правда, на следующий день она удрала с моей кредиткой... Я баловался даже красным песком...

В конце концов, я устроился на Омегу техником в погрузочный док. На Омеге мне нравилось... Там было много таких, как я. Искалеченных, слабых людей. И много баров. И дешевые проститутки...

Все это время за моим плечом стояли Дядька, Жигало, Бизон, Пузырь и Самурай. Стояли все время, молчаливо глядя мне в затылок мертвыми пустыми глазами. Если резко обернуться, можно было заметить их темные силуэты. Они не успевали резко исчезнуть.
Вот такой я впечатлительный слизняк, как сказал бы Шепард... Ему то уж точно никто не мерещился.

Шепард... Мясник Торфана, как его прозвали в ВКС... Я ковырял что-то в панели погрузчика, когда услышал такой знакомый ровный голос, резко обернулся и увидел его лицо на экране. Инструмент выпал у меня из рук и больно ударил по пальцу на ноге. Он говорил что-то о гетах. О том огромном корабле, что чуть не угробил Совет, о какой-то всегалактической угрозе... Я смотрел на него и видел пробитую голову Дядьки, и затихающее сердце Бизона, и мертвого Жигало... Он пошел далеко, наш лейтенант Шепард. Стал галактическим героем. Только вот мало кто знал, что это за человек и на что он способен...

Когда пришло известие о его гибели, я не то чтобы обрадовался, но мне стало спокойнее. Я думал о том, как его там встретят ребята, как посмотрят на него и что он скажет им... Я испытывал злорадство и удовлетворение.

А потом кто-то сказал мне, что Шепард жив, что он вовсе не умирал, что он вернулся и работает на «Цербер»... В такую историю мог вляпаться только он. Еще тогда, на Торфане я почувствовал, что он способен на многое, что в нем есть что-то, что заставляет людей идти за ним, наплевав на собственные принципы, на свою жизнь, на понятия добра и справедливости...

Да, ему это подходило больше, чем служба в Альянсе. «Цербер» не останавливался ни перед чем, чтобы достичь своей цели... Прямо как Шепард. Они наверняка сработались.
В один из прекрасных вечеров я его встретил. Там, на Омеге. Я вышел из бара, изрядно набравшись, и остановился за углом, чтобы отлить. У меня заело молнию на ширинке, я чертыхался, дергая ее и пошатываясь...

И тут я увидел Шепарда. Сначала сбоку, а потом, когда я подошел ближе, увидел его лицо. Он изменился с тех пор, стал старше, но хотя лицо его покрывали странные светящиеся красным шрамы и недельная щетина, глаза были все те же — два кусочка холодного синего льда. И броня N7. Он стоял рядом с высоким турианцем, у которого было свезено пол-лица, и с небольшого роста кварианкой, в таком фиолетовом скафандре. Стоял и ждал лифт.

— Пингвины незаменимы, Шепард! — крикнул я.

Он резко обернулся и впился в меня глазами. Он узнал меня. Сразу узнал, это было видно по промелькнувшему беспокойству на его лице. Он молчал.

— Как жизнь, рядовой? — наконец спросил он. Я подумал, что если увижу на его лице ту самую проклятую усмешку, то убью его. Прямо здесь, голыми руками. Но он был серьезен. Турианец и кварианка переглянулись, отошли от нас и облокотились на перила.
— Жизнь? — улыбнулся я, чуть пошатнулся, и оперся рукой о стену. — Отлично. Работаю. Две сотни в месяц! Развлекаюсь в барах почти каждый день. Протез почти не жмет. Жизнь удалась, Шепард...

Он молчал и рассматривал меня. Скользнул взглядом по ношеному грязному комбезу, ниже, на потрепанные ботинки, потом опять на лицо, мое помятое заросшее лицо и спутанные волосы... Мы ровесники, но я выглядел лет на пятнадцать старше.. Смотри, Шепард, смотри, сукин ты сын, мне ни капли не стыдно...

— А ты как, командир? Я слышал, высоко взлетел... Полный кавалер ордена Терры, первый Спектр, спаситель Совета и избавитель Галактики от гетов...

Он молчал.

Я широко улыбнулся, подошел близко к нему и серьезно сказал:

— Шепард, я так горжусь, что когда-то служил под твоим началом... Ты не представляешь как... Дай мне пожать твою руку, командир...
— Уймись, — наконец сказал он. — Прекрати эту клоунаду...

Я вытянул руку навстречу ему. Он не пошевелился. Его глаза все так же настороженно смотрели на меня. Как и тогда, в бункере на Торфане, когда мы стояли напротив него...

— Брезгуешь, Шепард? — усмехнулся я. — Ты всегда брезговал... Слизняки, верно? Все кругом слизняки...

Он напрягся, но промолчал.

— Ты молодец, командир. Ты сильный. Так и надо, идти по головам, жертвовать другими, плевать на все и вся... Так и надо. Кому нужна эта совесть, верно, Мясник?

И тут он опустил голову. Я даже замолчал от изумления. Видно было, как у него ходили желваки, и раздувались крылья носа, но он опустил голову и больше не смотрел на меня... А я распалялся все больше.

— Шепард, ты правильно все делаешь... «Цербер» — именно то, что тебе нужно!

Я стал повышать голос и уже практически кричал. Я обернулся к турианцу и кварианке и громко сказал:

— Твоя новая команда, Шепард? Бедные инопланетяшки! Ребята, мой вам совет, подавайте в отставку! Рядом с таким лихим командиром вас ждет героическая, но быстрая смерть! Шепард, а сколько тебе «Цербер» платит? Достаточно, чтобы ты забыл, где ты служил раньше?

Он молчал, и меня это взбесило. Я хотел чтобы он наорал на меня... Ударил. Но только не молчал, опустив голову, с таким видом, будто ему стыдно смотреть мне в глаза.

— Я все думал, когда же ты нас предашь. Там ты предал наш взвод, теперь ты предал
Альянс, а что на очереди, Земля? Мясник, ну чего ты молчишь...И здороваться не хочешь, и разговаривать... Ты подними хотя бы лицо, чтобы я плюнул в него...

Краем глаза я увидел, как быстрым шагом ко мне направилась кварианка, я инстинктивно повернулся к ней, и она неожиданно влепила мне смачную пощечину. Я опешил.

— Как ты смеешь?! — ее юный голос, чуть искаженный динамиками, был полон ярости и возмущения. — Да ты не стоишь даже его мизинца, ты, вонючий бош’тет! Ты хоть знаешь, что он делает для тебя? Для всех вас?! Он не обязан отчитываться перед тобой, никогда не был обязан! Как ты смеешь говорить такое?! — она перевела дух. — Убирайся с глаз моих, а не то, клянусь Килой, я прострелю твою тупую голову! — распаленная кварианка и в самом деле вытащила из-за пояса пистолет и хотела ткнуть ствол мне в лицо, но ее руку перехватил Шепард.
— Тали, я прошу тебя... — сказал он. — Это меньше всего мне сейчас нужно... Он прав.
— Шепард, да что с тобой? — она размахивала руками. — Почему ты позволяешь этому...
— Тали... Гаррус, подождите меня внизу.

Турианец кивнул, внимательно посмотрел на меня. Они уже зашли в лифт, но кварианка все еще продолжала громко возмущаться, так что ему приходилось удерживать ее за локоть.

Шепард подождал, когда за ними закроется дверь, потом повернулся ко мне и сказал:

— Слушай, рядовой, мне плевать, что ты обо мне думаешь. Можешь плюнуть мне в лицо, если станет легче, но прошлое не изменить... Его можно только искупить.
— И чем ты его искупаешь? — скривился я. — Работая на Цер...
— Нет, — резко прервал он меня. — Цербер здесь ни при чем. И Альянс тоже. И Совет. Все это намного выше политики. Когда-нибудь ты поймешь... Если у нас все получится.

Я усмехнулся. Он умел напускать благородный туман. Наверняка научился у лизоблюдов из Совета, он же СПЕКТР. Странно только, что инопланетяшки так резво бросились на его защиту... И эти слухи, что он якобы помогает всем подряд... Прямо добрый самаритянин. Но я-то знал, кто он такой на самом деле. Это же Мясник, ребята! Мясники не меняются...

Он приблизился ко мне совсем близко.

— Вот что я тебе скажу, рядовой... Я поступил неправильно. Что сделано, то сделано. Но я стараюсь быть полезным. Чертовски полезным, чтобы мне было чем оправдаться перед ними... А чем оправдаешься ты?

Он серьезно смотрел на меня, без тени издевки.

— Да пошел ты, — сказал я. — Мясник! Убийца!

Он покачал головой. Повернулся к лифту, чтобы уйти, и я возненавидел его равнодушную спину... Почему он ходит по земле, тогда как парни уже много лет лежат в братской могиле? Почему он жив и дышит, когда он должен был захлебнуться в их крови? В голове у меня будто что-то взорвалось, и я уже ничего не соображал. Я достал из кармана свою старую финку (нет ничего лучше старого доброго ножа в этом мире гребаных супер технологий), сжал ее в кулаке и кинулся к нему, уже заходящему в лифт...

Сделал замах, целясь ему точно в шею, там, где было открытое место, выступающее из воротника бронекостюма, прямо между позвонками, чтобы перерубить ему спинной мозг... Я услышал, как кто-то отчаянно крикнул: «Шепард!!!», похоже на голос той кварианки. Он начал оборачиваться, но не успевал. Рефлексы спецназовца не подвели меня. Меня подвела чья-то пуля, пущенная откуда-то сбоку... Мне не хватило каких-то полсекунды. В грудь ударило что-то обжигающе горячее, отшвырнув меня к стене, я тяжело завалился набок и тут же захлебнулся... В голове зашумело, в глазах стало темнеть. По левой стороне груди противно растекалось что-то горячее... Он склонился надо мной, хмурый, с плотно сжатыми губами. Я хотел сказать, как ему повезло в очередной раз, долбанный везунчик, но изо рта пошла розовая пена и я потерял сознание...

Я проснулся в белом, просторном помещении, сквозь огромное матовое окно растекался яркий солнечный свет... Я сразу понял, что со мной что-то не так... Грудь болела, но терпимо, главное беспокойство доставляло нечто другое, внизу, давно забытое ощущение тяжести и тепла... Я сдернул с себя простынь и задохнулся. Я увидел свою ногу. Я пошевелил пальцами и не мог понять, как это произошло, сон это или реальность... Я пощупал ее, сначала осторожно, а потом всю, уже сильнее, и она реагировала как настоящая нога, но пока не до конца слушалась... На месте бывшей культи белела повязка, и это место немного болело. Только потом я заметил кучу приборов, какие-то провода и трубки, присоединенные к моему телу...

Дверь открылась и зашла молодая светловолосая женщина в белой униформе. Подошла с улыбкой и пропищала инструметроном над моей головой.

— Вижу, вы уже познакомились с новой частью вашего тела? — сказала она. — Новейшие разработки корпорации Бариа Фронтирс... Вы были без сознания несколько дней, и этого хватило, чтобы вырастить биоимплантант и провести сращивание. Через месяц восстановительных упражнений она будет как родная... А что касается вашего огнестрельного ранения, то...

Она говорила что-то еще, но я не мог понять происходящего. И я молился про себя, чтобы не проснуться — только бы не сон, только бы не сон...

— Как я сюда попал? — хрипло спросил я. — Где я?
— Вы на Цитадели. Ваш друг привез вас сюда, в филиал Бариа Фронтирс, и оплатил операцию и лечение... На вас напали бандиты на Омеге, вы ничего не помните?
— Мой друг? — я изумленно посмотрел на нее. У меня не было друзей. По крайней мере, живых.
— Вам очень повезло, раз у вас в друзьях числится сам капитан Шепард! — в ее интонации звучало восхищение. — Мы все пребывали в легком шоке, когда он посетил нас... Кстати, не могли бы вы передать мне его контакт? Нам необходимо уладить некоторые формальности... — я увидел, что она зарумянилась.
— Нет у меня его контактов! — огрызнулся я. — И никакой он мне не друг!

Она удивленно посмотрела на меня, но ничего не сказала. Ввела мне в вену какой-то препарат и ушла. Я растянулся на койке. Ублюдок решил купить меня. Извиниться передо мной кучей кредитов. Как жаль, что его сейчас не было рядом... У меня было, что ему сказать... Чертова нога уже не вызывала у меня эйфории. Он купил мне ее. Купил как бы взамен той, что осталась на Торфане, в полевом госпитале, сгнила где-нибудь в яме...
На расположенном рядом столике пискнул мой старенький инструметрон. Сообщение? Мне никто не присылал сообщений уже несколько лет, за исключением отца и то только на Рождество и День рождения...

— Шепард... — прошипел я, увидев имя отправителя. Посидел несколько секунд размышляя — а не удалить ли письмо... Но любопытство взяло верх...

«Я думал, ты его удалишь... Значит, не все потеряно.
Рядовой, во Вселенной не все так просто устроено. Если ты еще жив, значит так кому-нибудь нужно. Значит, ты незаменим... То, что я сделал, не компенсация и не подачка, это нечто иное. Может быть, это одолжение. Кто-то сделал его и мне, когда я остался жив, там, на Торфане... И теперь я знаю, для чего я остался...
У меня свободна должность техника по коммуникациям на корабле, если заинтересуешься, ответь...
Шепард.»

Я долго всматривался в эти строки, и не мог его понять... В душу мне впервые закралось сомнение... Я вспомнил его слова об оправдании.. Чем я оправдаюсь перед ними? И нужно ли мне это?

Я вздохнул, закрыл глаза и вскоре заснул. И впервые за много лет мне не снился Торфан. Только какие-то бескрайние зеленые поля под синим, звенящим от жары небом...
Через месяц я, поправляя на плече лямку вещмешка, и по привычке все еще хромая, спускался по трапу к большому фрегату хищной, вытянутой формы... «Нормандия» — прочел я на его борту и увидел знак «Цербера» на серебристом корпусе... Все складывалось очень странно.

— Рядовой? — он вышел из шлюза и остановился передо мной, в форменном церберовском комбинезоне с закатанными рукавами.
— Черт бы тебя побрал, Шепард, — сказал я. — Какого дьявола я здесь делаю?

Он улыбнулся.

— Добро пожаловать на борт, — сказал он и протянул мне руку.

Я все еще не понимал, как смог так быстро простить его. И почему все-таки пришел сюда. Но я крепко пожал его руку, и повернулся к серебристому фрегату... Меня ждала новая жизнь... Может быть не такая уж и правильная, но, по крайней мере, со смыслом...

Отредактировано: Alex_Crow.