Час скорби

Час скорби. Час смерти. Всё в этом мире устроено неправильно, омерзительно, пошло. Какие бы подвиги ты ни совершил, в конце концов всё равно стоишь в одиночестве у молчаливого Мемфремейгога и жалеешь о прошлом.
С момента победы над Жнецами прошло уже несколько лет. Мир лежит в руинах, всё ещё пытаясь прийти в себя от потрясения. А всему виной чёртово упрямство Совета! Всё могло сложиться иначе, если бы они только прислушались к ней… Проклятые лицемеры. Отгрохали статую в её честь рядом с восстановленной кроганской на Цитадели. Я прекрасно помню, как турианский Советник, презрительно хмыкнув, назвал Шепард «психически неустойчивой». Надо же. Потребовалось всего-навсего полномасштабное вторжение гигантских разумных машин, чтобы привлечь внимание бюрократов. Буду знать.

Закатные блики трепещут на мерцающей глади озера в отчаянном стремлении покинуть водную поверхность, но тщетно. Она приковывает их к себе. Я пускаю очередную «лягушку». Камешек с грацией азарийской танцовщицы подпрыгивает семь раз и уходит под воду. Расшатанный, полусгнивший, деревянный пирс скрипит под ногами. Нужно бы повидать отца. Сестра вроде уже замуж вышла. И правильно. Вместе всегда проще.

Часто представляю, как разговариваю с Шепард. Вот и сейчас её шаги раздаются позади меня.
— Какого чёрта, Вакариан, ты торчишь здесь и хнычешь, как кварианец, у которого живот прихватило?! — в бешенстве вскрикивает она. Я не оборачиваюсь, а подставляю лицо последним солнечным лучам.
— Я всего лишь наслаждаюсь видами, — невозмутимо отвечаю я, запуская камушек. Озеро гладкое, словно зеркало. Интересно, получится ли разбить его?
— Хватит сидеть здесь и жалеть себя, — произносит она, делая ударение на каждом слове, — ты нужен остальным.
Я поправляю визор. За последнюю пару лет стрелять не пришлось ни разу, но, как говорят здесь, на Земле, привычка — вторая натура.
— Они и сами отлично справляются, — я непроизвольно улыбаюсь, в мельчайших деталях вспоминая её сильный, звучный голос.
— Пыжачий лепет! — фыркает она. — Убежать и спрятаться проще всего…
— Расскажи, на что похожа смерть, — прерываю я её гневную речь. Шепард сразу успокаивается и уже тише произносит:
— Придёт время — сам узнаешь. Мордин, кстати, передаёт привет.
— Он знает, что Рекс и вправду назвал одного из ребятишек в его честь?
— Да. Мордин уже отметил его выдающийся интеллект, — отвечает она с усмешкой. Повисло молчание. Стук сердца громко отдаётся в ушах. Зеркальная поверхность будто бы тонет в вязкой тишине.
— Хватит, — Шепард мягко кладёт руку на моё плечо, — ты и себя мучаешь, и мне покоя не даёшь.
— Нужно было идти с тобой, — зло шепчу я, силясь разбить зеркало воды. Осколками летят брызги. Вода стекает с моих пальцев, как кровь из свежих порезов. Шепард рядом. Так же близко, как и звёзды, отражающиеся в чёрном мраморе озера. Они на расстоянии вытянутой руки, но они — отражение. Ненастоящие. Ненастоящие.
— Ты должен вернуться и позаботиться о команде, о «Нормандии». Я рассчитываю на тебя, Гаррус, — ласково, но твёрдо говорит она, сжимая моё плечо.
Нет команды. Нет капитана. Час отчаяния минул, но горечь жжёт глаза и встаёт комом в горле. Холодные щупальца копошатся в груди.
— Я всегда буду присматривать за тобой, — звучат её слова в шелесте травы, плавном покачивании деревьев, мёртвом звёздном свете. Я прикрываю глаза.

Когда встречаешь кого-то, кто так сильно влияет на всё, что его окружает, кто меняет историю и твою собственную жизнь, сложно свыкнуться с его отсутствием. А смириться почти что невозможно. Вглядываясь в узоры, создаваемые зыбью на тёмно-синем озёрном шёлке, я понял, что готов двигаться дальше. Ветер вторил моему размеренному дыханию. Даже в самый страшный час скорби мы никогда не бываем одиноки.