Кучка рассказов

жШепард и Гаррус (Масс 3)

Фисташковое мороженое.

Здесь, наверху, было как-то спокойно, безмятежно. Далеко внизу сновали по тротуарам крошечные точки и мелькали разноцветные блики — аэрокары, и все проблемы казались же такими же далекими и незначительными. Как будто не было ничего — ни Жнецов, ни войны, ни горящих планет. Ни смертей. И боли нет. Есть только они вдвоем, сидящие на головокружительной высоте, свесившие ноги вниз и прижавшиеся друг к другу.
— Когда-то я боялась высоты, — сказала Шепард.
— Не верю, что ты могла чего-то бояться.
— Нет, правда. У меня немели ноги и голова кружилась. Очень боялась.
— И что же случилось, что ты стала такой бесстрашной? — Гаррус откинулся чуть назад, опираясь на руки. Шепард подняла голову с его плеча, посмотрела вниз.
— Программа подготовки N7 излечит от любой фобии.
Он усмехнулся.
«Духи, как же я хочу, чтобы этот момент не кончался...»
Она была очень красива сейчас. Яркие лучи золотили рыжеватые волосы, а глаза, зеленые, с ореховыми крапушками, такие любимые глаза, стали светлее и мягче. И постоянные морщины на лбу разгладились. И она даже улыбалась.
— Шепард, а чего ты хочешь?
— Что?
— Чего ты сейчас хочешь?
Она пожала плечами. Задумалась.
— Победить.
— Нет, — Гаррус мотнул головой. Накрыл ее ладонь своей трехпалой лапой. — Чего ты хочешь для себя? Для себя лично?
— Мира. Покоя. Победы. И «Черную вдову». Десятого уровня модификации.
— Шеееепард, — он легонько встряхнул ее за плечи.
Она засмеялась.
— Это правда. Ну ладно. Больше всего на свете, Гаррус, я хочу фисташкового мороженого.
— Фи... чего?
— Фисташкового мороженого. Эх, знал бы ты какое оно вкусное, чуть подтаявшее. С орешками... — она мечтательно вздохнула. — Когда-то давно, на Земле, я воровала его с лотков. Интересно, осталось такое мороженое на Земле... Осталось ли там хоть что-нибудь.
Они помолчали, вспоминая каждый свои полыхающие планеты. Забытье и покой были совсем недолгими.
— Пойдем, Гаррус.
Шепард встала с края, отряхивая штаны. Ветер раздувал капюшон ее толстовки. Гаррус натянул капюшон ей на голову и притянул к себе.
— Ты знаешь, человеческая женщина, что я люблю тебя?
— Конечно, мой турианский рыцарь.
— И я знаю, что ты промахнулась специально.
Она улыбнулась.
— Нет. Не специально. Ты самый меткий парень в Галактике, Гаррус Вакариан. Попал мне прямо в сердце не целясь.
Они обнялись и пошли к лифту. Чертова Галактика ждала своего спасения.

Танцующего элкора, розовый бриллиант с планеты Обло, ворка с айкью выше 100, сушеные лапки ломмских сороконожек, которые считались самым редким деликатесом в Галактике — все это, казалось, найти было проще, чем фисташковое мороженое. На Цитадели продавали фруктовый лед и эскимо в шоколаде. Фисташки по безумно дорогой цене, тоже, в каком-то баре. Но фисташкового мороженого не было нигде. После почти месяца поисков в перерыве между боями, Гаррус наконец обнаружил в эсктранете маленькую земную колонию и в ней — какой-то заводик по производству мороженого. То ли жнецы посчитали, что заводик не представляет для них опасности, то ли решили оставить заводик себе, чтобы после захвата Галактики полакомиться мороженым на корпоративной вечеринке, но планету пока не захватили. Он связался с директором.
Директор заводика был ошеломлен. Не каждый день ему звонят какие-то турианцы со шрамами, да еще и с самого известного корабля в галактике и требуют сделать мороженое.
— Мы давно не производим фисташкового мороженого, — сказал директор, глядя на него с экрана круглыми глазами. — Нет сырья.
— Ну так произведите.
— Но у нас нет фисташек и...
— Слушайте, я пошлю вам эти чертовы орехи. Просто смешайте их с...с чем вы там их мешаете, и сделайте это мороженое. Это же не сложно?
— Нет, но...
— Это для капитана Шепард, — выложил Гаррус последний козырь. Глаза округлились еще больше. — Для нее то вы можете постараться?
— Ко... конечно...

Через месяц он получил посылку. Она была в транспортном маленьком холодильнике и дожидалась его на Цитадели целых две недели. Он молился про себя всем богам, чтобы у холодильника не сдох аккумулятор.
Оставалось найти удобный момент, чтобы наведаться в почтовый отдел. Гаррус вернулся на «Нормандию» поздно вечером. Зашел в лифт и наткнулся на Джокера. Джокер глянул на коробку в руках турианца и открыл рот.
— Вакариан! Это... это то, что я думаю?
Гаррус покосился на него и убрал коробку за спину. Ребята на заводике постаралась и сделали красивую коробку с привлекательной картинкой на крышке — шарики мороженого с присыпкой из шоколадных крошек. Наверняка для землян очень привлекательной, поэтому что-то в глазах пилота Гаррусу не понравилось. Какое-то неистовое желание.
— Черт! Слушай, если дашь мне немного, я дам тебе порулить «Нормандией»!
— Спасибо, не надо.
— Ну, хочешь я... ну... Поделюсь с тобой своей киноколлекцией! Там и турианское есть!
— Ты очень щедр, Моро, но — нет.
— Ай, Гаррус, ты просто турианский изверг. Ты хоть понимаешь, что значит для землян мороженое? Это же не просто десерт или там лакомство какое-то! Это же возведено в ранг святынь! В Австралии даже есть невероятной красоты храм, посвященный фисташковому морож...
— Джокер, хватит молоть чушь. И я не дам тебе мороженого. Это для Шепард.
Пилот обиженно выпятил губы.
— Ну и пожалуйста. Я тоже надыбаю какого-нибудь турианского корма и не дам тебе, — он начал бормотать себе уже под нос: — Хмм, может, Сузи намекнуть насчет мороженого? Тогда уж лучше телячьего бифштекса... И пива.
Гаррус поднялся к капитанской каюте и постоял у двери несколько секунд. Нажал на кнопку вызову.
— Шепард? Это я.
— Заходи.
Она сидела за столом, обложенная документами, дисками, блоками данных, с карандашом за ухом и с усталым лицом.
Гаррус подошел сзади, приобнял ее за плечи. На терминале висели какие-то технические выкладки.
— Шепард, ты бы поспала.
— Позже, Гаррус.
Он достал холодную коробку из-за спины и приложил к ее шее. Она вздрогнула и обернулась.
— Что это?
Гаррус раздвинул лицевые щитки в улыбке.
— Ни за что не догадаешься...
— Мороженое? — в ее глазах было изумление. — Ты достал фисташковое мороженое? Бог ты мой, Вакариан!
Она сорвалась с места и выдернула из стоящей на столике чашки прилипшую к ее стенке чайную ложку. Чашка упала на бок и скатилась на пол, но Шепард не обратила на это внимания. Она уже запихала себе в рот полную ложку этой зеленоватой массы, чуть подтаявшей и не очень-то, по мнению Гаруса, приятно пахнущей.
— Мммм, — с непередаваемым наслаждением простонала она. — Гаррус, это...
— Проглоти сначала, — сказал он.
— Такое же, как в детстве! Где ты его взял? О, как вкусно! — Шепард уселась с ногами на диван, продолжая запихивать в себя большие куски. Ее губы и кончик носа уже были измазаны в этой штуке.
Гаррус аккуратно вытер ее нос пальцем.
Ради этой улыбки на ее лице стоило постараться с чертовым мороженым.
— Вот сейчас ты доешь и ляжешь спать, хорошо?
Она чуть нахмурилась, но кивнула. Облизала крышку коробки.
— Нет, я не буду доедать. Я оставлю на завтра.
Шепард поднялась и помчалась к выходу.
— Положу в холодильник! Надо было поставить себе в каюте маленький.
Гаррус откинулся на диване и злобно посматривал на пищащий вызовами терминал. Потом не выдержал и отключил звук. Она вернулась через несколько минут, улыбающаяся.
— Джокер выпросил.
— Я так и знал, — вздохнул Гаррус. — Он теперь специально караулил тебя. Знал, что ты не откажешь.
— Да ладно. Мне не жалко.
— Тогда мне тоже.
Она села на диван.
— Спасибо тебе. Ты удивительный.
— Ты обещала, что поспишь.
Гаррус притянул ее к себе и Шепард улеглась на бок, положив голову ему на колени.
— Ты не представляешь, какое оно было вкусное. Настоящее фисташковое мороженое...
— Спи, Шепард.
Она послушно закрыла глаза и измученный организм почти сразу отключился.
Она спала на его коленях, а когда на ее лицо набегала тень, Гаррус аккуратно и тихо дул ей на лицо, отгоняя эти проклятые кошмары. И оно снова становилось спокойным. Во сне Шепард воровала с лотков фисташковое мороженое. И угощала им высокого турианца в синей броне.

мШепард и Миранда (Масс Эффект 2)

Бытовые трудности

Миранда Лоусон была не в духе. Ну, у всех иногда бывает плохое настроение, а если ты еще и женщина — даже довольно систематично, но раздражение, с которым она обычно справлялась, сегодня просто плескало через край.
Шепард ушел куда-то с утра, перед этим разбудил ее, когда пытался чмокнуть в губы и больно проехался по ее щеке своей колючей щетиной.
Миранда плохо спала всю ночь, задремала только под утро, поэтому была крайне недовольна этим внезапным проявлением нежности и успела пнуть капитана ногой, пробурчав какое-то ругательство. Он тихо рассмеялся и ушел.
Она так и не смогла больше заснуть. Встала, кое-как привела себя в порядок и спустилась вниз, в столовую.
Слава богу, но пока они стояли на «Цитадели», хоть кофе на «Нормандию» поставляли приличный. И свежие булочки.

— Доброе утро, миссис Лоусон! — бодро поприветствовала ее Келли.
— И вам, — отрезала Миранда. Экипаж, весело переговариваясь, завтракал, все улыбались. Напряжение последних месяцев и пережитое без потерь самоубийственное задание заразили всю команду «Нормандии» какой-то непроходящей эйфорией. Несмотря на то, что будущее было совершенно неопределенным, а Шепард ждал ареста — все наслаждались этим покоем. Кроме Миранды.
Она вернулась в каюту с чашкой кофе и уселась за терминалом. Хотелось сорваться и снять с себя, наконец, маску Снежной королевы — наорать на кого-нибудь, разбить тарелку, а потом разрыдаться на чьем-нибудь плече. И что самое противное, она злилась из-за какой-то ерунды и никак не могла понять истинную причину происходящего.
Наверное, стоило поговорить с Келли, но она была ее подчиненной — Миранда считала, что не стоит показывать свою слабость команде. Шепард был другим — у него кругом были друзья, он был открыт для всех, но, даже полюбив его и восхищаясь им, Миранда не спешила менять свой характер. Годы одиночества не позволяли сразу открыть створки.

На инструметроне засветился входящий вызов. Миранда улыбнулась, увидев на дисплее имя сестры.
— Орианна!
— Сестренка, привет! Я так соскучилась! — голос Орианны был звонким и веселым. Казалось, присущий ей оптимизм и жизнелюбие не уменьшились из-за недавно пережитого шока, когда она узнала тайну своего рождения, познакомилась с сестрой и еле избежала похищения.
— Как твои дела? Как учеба? Родители?
— Все в порядке! У меня сейчас каникулы, но отец никуда не разрешил лететь...
— И правильно сделал, — посерьезнела Миранда. — И даже не вздумай скрытно улизнуть куда-нибудь. Подожди, я выведу звонок на терминал. Хочу увидеть тебя.
Она активировала экран на рабочем терминале Шепарда. Слегка искаженное помехами улыбающееся лицо Орианны появилось на экране.
— Ты все хорошеешь, младшенькая, — восхитилась Миранда. — Парни, наверное, проходу не дают?
— Ну, — сестра засмущалась. — Есть тут один...
Они принялись болтать как две давно знающие и любящие друг друга сестры — хотя они и виделись всего пару раз, поразительно сходство характеров и постоянное одиночество позволяли им верить в то, что они знают друг друга всю жизнь.
— Ну хватит расспрашивать про меня! — сказала Орианна. — Расскажи о себе. Я так тебе завидую, Мири! Приключения, опасности, путешествия в самые отдаленные уголки Галактики!
— Орианна, — строгим голосом сказала Лоусон. — В опасности и каждодневном риске жизнью нет ничего увлекательного, тебе пора бы уже повзрослеть.
— Я бы все отдала, чтобы оказаться рядом с тобой! Это же так здорово! От вас зависит судьба всей Галактики! Вы каждый день видите новые миры! — продолжила сестра, не обращая внимания на ее слова. Миранда усмехнулась. Когда-то она тоже мечтала о бурной и интересной жизни. Тогда казалось, что смерть, предательства, боль и потери бывают с другими, но не с ней.
— Ладно. Не буду, — вздохнула Орианна, увидев, что сестра загрустила. — Как ты?
— Хорошо. У нас сейчас небольшой отпуск.
— Как твои дела с капитаном? — она лукаво улыбнулась. — Кстати, еще одна причина, по которой я не прочь поменяться с тобой местами!
— Орианна! — возмутилась Миранда.
— А что? Он у тебя красавчик. И вообще такой мужественный, весь из себя герой. Половина девчонок с нашего курса фанатеют им. У меня так и чешется язык рассказать им, что моя сестра встречается с самим Шепардом!
— Только попробуй!
— Что-то мне в тебе не нравится, сестренка, — Орианна посерьезнела. — Веришь или нет, но я это чувствую. Неделю назад ты была совсем другой. Вы поссорились?
— Нет. Просто... — она запнулась. Не хотелось портить сестре настроение своими дурацкими недовольствами.
— Расскажи мне, мы же подруги. Что случилось?

Миранда вздохнула, зарылась пальцами в волосы.
— Понимаешь, меня все раздражает... Нет, конечно, в целом все хорошо, но эти мелочи, они просто...
— О чем ты говоришь? — Орианна откинула волосы со лба, копируя ее собственный жест. Миранда улыбнулась, заметив это, и тут же снова нахмурилась, вернувшись к разговору.
— О Шепарде. Он замечательный, герой и все такое, но чем дольше я живу с ним, тем сильнее раздражаюсь. Вот, к примеру, как он чистит зубы. Что надо делать с щеткой, чтобы каждое утро сверху до низу забрызгивать пастой зеркало?! Каждое утро! И оставлять волосы с некоторых частей тела на куске мыла. И заливать водой весь пол. И комкать полотенца! Орианна, он НИКОГДА, никогда не вешает полотенца. Вытерся, скомкал и сунул куда придется. Причем ему мало одного. Надо вымочить два, а то и три. А я потом вынуждена рыскать по шкафам в поисках чего-то сухого!
— Мири...
— А есть в постели? Это нормально, вообще? Какие-нибудь слоеные булочки, от которых куча крошек кругом! И он уже два раза проливал кофе!
Орианна уже не пыталась ее прерывать, понимая, что сестре нужно выплеснуть давно бушующую злость и раздражение.

И мисс Лоусон понесло.
— Иногда мне хочется его придушить! Просто взять и придушить! Он только смеется, когда я делаю замечания, он даже не предпринимает попыток измениться. Да что там говорить, мне кажется, что я просто пустое место — я по-человечески прошу его не складывать носки под кроватью, а он складывает! Изо дня в день! Как будто тяжело донести их до корзины с грязным бельем! И это все — глупые мелочи, понимаешь, но из них и складываются отношения! Если ему трудно делать для меня такую ерунду, что говорить о большем? Я прошу его не чистить оружие в каюте, я не переношу запах оружейной смазки, но он приносит его каждый вечер и разбирает прямо на кровати! И пальцы у него потом воняют этой гадостью! Он, видите ли, не доверяет чистку оружия Джейкобу!
Орианна молчала, внимательно глядя на нее.
— И он храпит! Ужасно храпит. Я засыпаю только под утро, он встает раньше и ходит как кроган, топая ногами и что-нибудь роняет. Как будто специально! Ест яблоки, а огрызки складывает в цветочный горшок. В мою герань! И еще он слушает какую-то чудовищную музыку!
Орианна почесала правую бровь, чтобы за рукой спрятать улыбку.
— И... и меня бесит, что он все время меня хватает за... ну ты понимаешь! Эта вульгарность просто убийственна! Делает невинные глаза и сразу: «А что такого? Ты же моя женщина!» Он ведет себя иногда как какое-то животное! Ну, в плане секса у нас все в порядке... Единственное, зачем в самый интимный момент орать: «Торпеды запущены!» Это просто...

Миранда перевела дух, и только сейчас заметила что Орианна, закрыв лицо руками, пытается сдержать рвущийся наружу хохот.
— Почему ты смеешься? Что из всего услышанного кажется тебе смешным? — возмущению Миранды не было предела. Она наивно полагала, что сестра поддержит ее и будет сочувствовать.
— Ох, Мири, — Орианна вытерла слезы, скопившееся в уголках глаз. — Давно я так не смеялась. Извини.
— Очень рада, что подняла тебе настроение... — пробурчала Миранда. Ей не стало легче от того, что она вывалила на сестру подобную ерунду. На что она вообще надеялась, рассказывая такие вещи девятнадцатилетней девчонке?
— Ну извини, правда. А ты говорила с ним на эту тему? Если тебя все так сильно раздражает и действительно стало проблемой, тебе не стоит носить все это в себе.
— Понимаешь, я... У него сейчас непростой период. После Бахака он сам не свой. Андерсон сказал, что командование Альянса готовит разбирательство.
Орианна покачала головой.
— Кажется, я понимаю в чем дело. Ты переживаешь за него. Поэтому и злишься из-за всякой ерунды.
— Нет, я...
— Мири. Ты же любишь его.

Миранда задумалась и вдруг поняла, что сестренка оказалось намного мудрее ее. Она злилась на Шепарда не из-за носков... И не из-за мокрых полотенец. Просто она впервые в жизни полюбила кого-то так, что мысль о нем, о том, что с ним может что-то случится, занимала ее больше чем что-либо. Больше размышлений о собственном будущем, больше чертовых переживаний о своем здоровье, об отце, даже о Орианне...
Чертов Шепард. Она злилась на то, что он заставил ее, надменную, холодную, всегда спокойную Миранду Лоусон реветь по ночам в подушку, срываться на все и вся, и самое главное, любить. По настоящему, всем сердцем. Так, как она никогда бы себе не позволила, если бы он не появился в ее жизни.
— Ты права, — сказала она сестре. — Просто я... я не смогу без него, — и она зарыдала, закрыв лицо ладонями.
— Мири...
Жаль, конечно, что нельзя обнять сестренку по-настоящему, и пореветь на ее плече. Но все же Миранде стало легче, ненамного, но легче.
— Не переживай, Мири, — сестра сочувственно улыбнулась. — У вас все будет хорошо, я уверена. Вы справитесь.
Миранда кивнула, улыбаясь через силу.

Она попрощались, и она долго еще сидела в кресле, глядя на темный экран монитора. Она заметила фоторамку, повернутую лицом вниз на столе, подняла ее и вгляделась в смугловатое лицо Эшли Уильямс. Она встретила ее один единственный раз, на Горизонте — когда Шепард был для нее еще таким незнакомым. Она усмехнулась —она знала его тело — каждый его дюйм, но не его, как человека. Упертая Уильямс, такая честная, преданная Альянсу, обвинила тогда Шепарда в предательстве — ничего более глупого в своей жизни Миранда еще не слышала. Каждый, кто знал Шепарда понимал, что он не способен на предательство. Даже она знала, хотя со дня их фактического знакомства прошло совсем мало времени.
Он тогда вернулся на челнок с перекошенным от боли лицом, молчаливый, сидел, опустив голову. И она, повинуясь внезапному порыву, вдруг ободряюще сжала его руку. Шепард удивленно посмотрел на нее и улыбнулся. Наверное, с того самого момента что-то началось между ними. Что-то, превратившееся в эту чертову любовь... На глазах снова выступили слезы.
— Эй, — услышала она за спиной и вздрогнула от неожиданности. — Почему мы грустим, мисс Лоусон?
Она всегда удивлялась, как у него получалось появляться всегда так бесшумно... Шепард обнял ее за плечи и, нагнувшись, поцеловал ее в висок. Увидел в ее руках фотографию Уильямс, аккуратно взял из рук и положил на верхнюю полку.
— Надо избавиться от этого, — сухо сказал он. — Если ты все еще переживаешь из-за нее...
— Нет, — Миранда замотала головой. — Не из-за нее.
— Миранда...

Она встала из-за стола и отошла к аквариуму, обняв себя за плечи руками.
Шепард подошел к ней, развернул к себе и крепко прижал к груди, не обращая внимания на ее слабое сопротивление.
— Что случилось? Почему ты плачешь?
Она упрямо поджала губы, сдерживая слезы.
— Мири, — шепнул он, наклонив голову к ее уху. — Я не буду бросать полотенца, носки и есть в постели. Я все сделаю ради тебя. Я даже побреюсь.
Она мотнула головой, подняла заплаканные голубые глаза, встретилась взглядом с его. Почти такими же, только чуть более темными. Он улыбался, и от этой улыбки сердце провалилось куда-то вниз и взорвалось там маленькой теплой бомбой.
— Нет... Можешь делать что угодно, Шепард... Просто обещай мне, что с тобой ничего не случится. Пожалуйста.
Слезы сорвались с ее глаз, крупные, горячие. Покатились вниз по щекам.
Шепард осторожно поцеловал поочередно ее мокрые глаза и молчал. Миранда поняла, что он не хочет врать ей.
— Я сделаю все возможное, Миранда...
Она вздрогнула в его объятиях, но он удержал ее, прижался подбородком к ее макушке.
— Я...
— Тихо... — Миранда подняла голову, нашла его губы своими. — Молчи. Раз у нас осталось так мало времени, давай проведем его так, чтобы было о чем вспомнить...


ж/Шепард и Кайдан (Масс 3)

Тишина

«Господи ты боже мой! Господи!» — руки жгло раскаленными обломками и покрытие перчаток уже не выдерживало адской температуры покореженного железа...
— Джейн!!! — заорал он снова, осипшим и сорванным голосом. — Джейн!
Чертов обломок никак не поддавался, и Кайден, чуть ли не плача от бессилия, двинул по нему кулаком.
Сверху послышался шорох щебенки и несколько увесистых камней покатились вниз, в своеобразную нишу, образованную крупными обломками некогда прекрасной Цитадели, посредине которой стоял Кайден.

— Эй! Аленко!
— Вега!!! — Кайден поднял голову вверх. Джеймс, весь перемазанный с ног до головы сажей, с рассеченным лбом, выглядывал из-за острого куска стены.
— Давай вниз! Я нашел! Нашел ее...
Последние слова он произнес почти шепотом, потому что воздух вдруг мгновенно куда-то исчез из легких. Он увидел, как ее рука под камнем шевельнулась, пальцы, обожженные, скрюченные, чуть дрогнули...
— Джейн...
Вега неловко скатился вниз, зашипев от боли, когда острая арматура воткнулась ему в колено. Вдвоем они смогли чуть подвинуть чертов обломок.
— Держи, Джеймс, держи! — Кайден поднырнул под него, а Вега, страшно покраснев от натуги, со вздувшимися на лбу венами, упирался в кусок стены, на давая ему вернуться в прежнее положении.
— Я сейчас, Джейн, сейчас, — шептал Кайден, нащупав ее тело. — Потерпи...
Он взял ее за плечи, за то, что осталось от брони и потащил на себя.
Вега сверху зарычал:
— Аленко, дьявол, быстрее!

Кайден сильнее дернул ее изувеченное тело, зажмурившись, чтобы ненароком не увидеть чего-нибудь, отчего можно вырубиться в обморок. Например, оторванные ноги или разорванный живот. Он видел вещи и пострашнее, но представить, что это могло произойти с Джейн, с его Джейн... Это все равно что еще раз увидеть как ее взрывом относит от гибнущей «Нормандии» к проклятой Алкере. Он не переживет этого второй раз. У него просто не хватит сил.
Он вытянул ее, и в то же мгновение Джеймс с громким рыком отпрыгнул от обломка, который, подняв кучу пыли, рухнул назад.
— Джейн...
Выглядела она скверно, но руки-ноги были на месте. Левая чуть ниже локтя была вывернута под неестественным углом и под кожей явственно проступила сломанная кость. И ожоги по всему телу. От брони остались какие-то жалкие, вплавленные прямо в кожу куски.
— Господи...
Вега рванул наверх, за помощью, потому что чертовы передатчики да и вообще вся техника отрубилась сразу после того, как планету накрыло этой жуткой красной волной.
А Кайден воткнул ей в плечо панацелин, кое-как наложил повязку на кровоточащий бок, потом положил ее голову со слипшимися, окровавленными волосами себе на колени. Она дышала — редко, с жуткими хрипами, но слушать их было сейчас самым желанным.
— Дыши, Шепард, дыши... Пожалуйста, только дыши...
На ее почерневшее, грязное, искаженное от боли лицо вдруг упали две прозрачные капли, потекли вниз, оставляя чистые дорожки, и Кайден подумал, что это лондонский дождь. Он поднял голову наверх, к затянутому дымом небу, и только тогда понял, что это был не дождь, а его слезы.
— К...Кай..ден...
Она приоткрыла глаза, и из-под темных, почерневших век с обожженными ресницами, какие длинные у нее были ресницы, мелькнула знакомая зелень глаз — все такая же яркая, такая же чистая.
— Я здесь, Джейн, — он опустил голову к ее губам. — Я здесь, милая...
— Мы...победили?
— Да, Джейн. Ты победила. Ты взорвала жнецов к чертовой матери.
— Андерсон...он... — она силилась что-то сказать, но закашлялась и изо рта брызнула алая кровь.
— Джейн, тише... Пожалуйста, — Кайден испуганно прижал ее голову к груди. — Не разговаривай. Мы сейчас притащим тебя в лазарет, как следует заштопаем, а потом устроим такую пирушку в честь победы, что ее будут помнить дольше, чем само Вторжение...
— Я... я люблю тебя...
— Тсс, — он прижался губами к ее горячему лбу, почувствовав вкус копоти и крови. — И я тебя. Молчи, Джейн...

Когда, наконец, прибыли санитары, Шепард уже была без сознания. Она была без сознания, пока они несли ее в полуразрушенный госпиталь, и Кайден держал ее руку, шагая рядом.
Она была без сознания на следующий день, когда его, измученного бессонной ночью и переживаниями, наконец пустили в маленькую палату.
Она была без сознания всю следующую неделю. Кайден отказывался уходить, сидел в душном коридоре, переполненном криками и стонами раненых, глядя в одну точку.
Джеймс сказал, что ретрансляторы взорваны... Флоты оказались заперты в одной системе, не хватало воды, провизии, топлива. Электроника, разом отключившаяся, теперь капризничала, отказываясь работать как надо. Многие процессоры компьютеров, оборудования, транспорта просто выгорели — на восстановление требовались ресурсы и заводы, а их на многострадальной планете почти не осталось. Геты отключились, и, в отличие от электрочайников и компьютеров, больше не включились... «Нормандия» исчезла со всей командой — куда и что с ними стало, было неизвестно... Но Жнецы, огромные машины смерти, лежали сейчас металлическими трупами на пепелищах, и это было самым важным, тем, что оправдывало все — они добыли право на будущее и теперь все зависело только от них, а не от проклятого цикла...

Но все это мало волновало майора Аленко. Он сидел и молился всем богам, в которых никогда не верил, молился о том, чтобы еще раз увидеть зелень ее глаз и услышать свое имя, которое она всегда произносили своим восхитительным, чуть с хрипотцей голосом — произносила так мягко, так по-особенному.
Врачи говорили что-то о колоссальной потере крови, об обширных повреждениях, о коме, но он плохо их понимал.
Шепард лежала какая-то безучастная, с расслабленным бледным лицом — никогда у нее не бывало такого лица, даже во сне. Шрамы и порезы особенно четко проступили на ее коже — казалось, что она стала какой-то восковой, неестественной.
— Джейн! — он позвал ее однажды ночью, когда ожидание стало совсем невыносимым. — Ответь мне, Джейн!
Она молчала. Ее лицо в свете бледного синеватого освещения, какое обычно бывает в больницах по ночам казалось чужим и надменным.
— Джейн! — тихо позвал он снова и заплакал. — Не молчи... Не бросай меня после всего...

Он долго плакал у ее постели, больше жалея себя, чем ее. Он, Аленко, всегда был слаб. Слабее ее. Ревновал ее — к тому, что вокруг нее всегда так много людей, влюбленных, восторгающихся, завидовал этому огню в ее глазах, который заставлял бросить все и идти за ней, злился, что она сильнее, умнее, храбрее его... И в тоже время безумно гордился тем, что именно его она полюбила. Значит, в нем было что-то хорошее, что она увидела, достойное ее, великой Шепард. И когда он поверил в то, что имеет право находится рядом с ней, когда разрешил себе побыть немного счастливым и захотел сделать счастливой ее, потому что она, черт побери, этого заслуживала больше, чем кто-либо, Джейн Шепард взяла и погибла. Вот так просто. А потом, через два адовых года, когда он только-только пришел в себя, бросил пить и принялся искать новый смысл, появилась вновь, как ни в чем не бывало, со своими веснушками на носу и чертовой улыбкой, и сказала:
— Как дела, Кайден?
Он много раз проклинал себя за Горизонт. Джейн простила, а он себя — нет. Как он мог сомневаться? Какое право он имел злиться на нее? Почему он не видел собственного эгоизма и глупости?
Кайдену потребовалось много времени, чтобы понять это. До этого было его недоверие на Марсе, и потом, когда Удина устроил свой переворот — вот он, момент истины, так нелепо и страшно было видеть ее лицо в перекрестии прицела... И он, наконец, доверился ей целиком и полностью.
«Я весь твой, Шепард. Не сломай меня».

А потом был ад — бои, жертвы, гибель друзей. Он чувствовал, что нужен ей — что непобедимая Джейн Шепард нуждается в нем, в его объятиях, в его молчаливой поддержке, в его взгляде, его улыбке... И Кайден знал, что это придает ему силы. Они черпали их друг в друге.
И вот теперь, когда все кончилось, она ушла. Второй раз. Спасла проклятую Галактику и ушла. Словно сказала: «Пошли вы все к черту! Я устала», — это явственно читалось сейчас на ее лице.
— Джейни, а как же я? — спросил Кайден, дотронувшись до ее руки. — Обо мне ты подумала?
Конечно, это было эгоистично, но он прощал себе это. Пусть будет эгоистично, но он верил, что если она и вернется, то только ради него.
— Просыпайся, Джейн Шепард. Слышишь? Вставай.
Ответом ему была тишина и тихое попискивание медицинского компьютера.
— Джейн. Джейн!
Она молчала. Утром пришел Вега и увел его, безвольного, пустого, сломанного человека, с поседевшими висками и безразличным взглядом светло-карих глаз.
Джейн Шепард больше не приходила в себя. Она скончалась через две недели от обширного кровоизлияния в мозг, и была похоронена со всеми почестями, на которые только была способна истерзанная планета.

мШепард и Тали
Прощание

Ты вскрикиваешь в очередной раз и просыпаешься, с каким-то жутким полукриком, с широко распахнутыми глазами, влажными от пота висками и невидящим взглядом, в котором застыл кошмар, лихорадочно обводишь каюту.
Я потеряла счет ночам, когда ты просыпаешься вот так и стараюсь не показать тебе своего беспокойства. Я просто сажусь с ногами на диван и смотрю на твой беспокойный сон.
Наконец твой взгляд становится осмысленным, ты приходишь в себя и виновато улыбаешься, гладя себя по жесткому ежику волос.
— Опять разбудил?
Я киваю и сажусь рядом, обнимаю тебя за плечи.
— Я высплюсь потом.
Я никогда не спрашиваю, что тебе снилось. А ты никогда не рассказываешь. Ты встаешь и натягиваешь футболку и армейские брюки, садишься за стол и щелкаешь кнопкой, активируя терминал. Я знаю, что ты больше не ляжешь — твой сон каждую ночь становится все короче и короче. Я сворачиваюсь калачиком на твоей половине кровати, все еще хранящей тепло твоего тела и смотрю на тебя, на твое осунувшееся, но твердое лицо и твои руки, бегающие по клавишам. Отчеты, отчеты. Данные о сканировании, о модификациях, приказы от Хаккета, разведданные о Жнецах. Иногда ты отрываешься от экрана и ловишь мой взгляд, тогда мелкие морщинки на лбу и в уголках глаз разглаживаются, и ты слегка улыбаешься.
— Спи. Скоро утро.
Но до утра еще далеко. Я потихоньку засыпаю. И когда проснусь, ты будешь лежать рядом, положив теплую тяжелую руку мне на плечо.

Раннох удивителен ночью — кажется таким нереальным, сказочным местом. У него темно-фиолетовое небо, изрезанные каньонами дали и невероятная тишина. Где-то далеко грохочет водопад и кричат какие-то ночные птицы, но здесь, на вершине каменистого холма совсем тихо и кажется, что мы только вдвоем во Вселенной.
В всполохах костра твое лицо кажется непривычным, хотя я знаю тебя всего, каждый твой шрам, каждую морщинку, но сейчас ты выглядишь немного незнакомым. Блики огня отражаются в твоих глазах, оранжевых, вместо привычного голубого цвета.
— Тебе не холодно?
Я качаю головой. Мой костюм регулирует температуру, но ты, наверное, забыл про это, и я вижу, как ты ежишься и придвигаешься к костру. Ночи на Раннохе ощутимо прохладны, а ты не захотел одеть броню, оставшись в полевой форме Альянса.
Внизу, в долине видны слабые огоньки — это наспех сооруженный лагерь, где сейчас укладываются ко сну мои соотечественники... Впервые они ложатся спать на родной планете за долгие триста лет скитаний... На планете, подаренной тобой.
— Я пойду, наберу еще хвороста, чтобы хватило на всю ночь, — ты уходишь в темноту, растворяясь в ней, и я невольно вздрагиваю от какой-то жуткой, пугающей мысли, что все это мне кажется — и Раннох, и фиолетовое небо, и ты, и наш костер на вершине холма.
Но ты возвращаешься с охапкой сухостоя, рука расцарапана какой-то колючей веткой и я аккуратно замазываю ее медигелем, а ты смеешься.
Мы сидим перед костром на ночном Раннохе, и вокруг тишина и покой. Кажется, что война, Жнецы, смерть и боль остались где-то далеко, что они выдуманы чьей-то больной и злой фантазией... А реальны только мы, наше тепло и эта ночь.
— Спи, Тали. Скоро рассвет.
Мы хотели встретить его вместе, этот рассвет, мой первый рассвет на Раннохе. Я засыпаю, счастливо вздыхая, прижимаясь к тебе всем телом в тесном спальном мешке, а когда проснусь, мы пойдем встречать рассвет...

Тессия... Я обрела свой мир, Лиара его потеряла. Палеван горел, Земля горела, но именно там, на хрупкой, красивой, залитой мягким светом прекрасной Тессии, эта война показала свое истинное лицо — отвратительное, безжизненное, бессмысленное... Казалось тогда, что последняя надежда растаяла вместе с летуном «Цербера», уносящего на своем борту таинственного убийцу с информацией о катализаторе...
Я видела тогда твое лицо, когда вы вернулись с гибнущей планеты — ты нашел в себе силы поддержать Лиару, вселить в нее надежду, но когда вышел из ее каюты... Я подумала впервые в жизни, что ты сломался — таким отрешенным, пустым был твой взгляд. Это было страшно — ведь ты наша единственная надежда, и только твоя воля, твоя сила не дает нам опустить руки...
Я дотронулась до твоего плеча, но ты отвел мою руку, сказал, что тебе надо побыть в одиночестве, и я ушла, забилась в тихий закуток на инженерной палубе и, долго плакала, а потом уснула.
А когда проснулась, ты был рядом и смотрел на меня.
— Прости, Тали.
Ты всегда был один — несмотря на всех, кто тебя окружает, на любовь и дружбу, которые тебе были нужны — ты был одни на один с ответственностью, со своим предназначением, со своей дорогой. Кто-то свыше избрал тебя для этого и мы, волею судьбы оказавшиеся рядом, чувствовали это.
И теперь ты уходишь один — выполнив то, для чего был рожден, как будто не было у тебя права жить как все, словно тебя выпустили из какого-то другого мира, чтобы спасти нас и забрали обратно, как только это случилось...

Наша последняя ночь была в самом деле последней — хоть я и не верила в это, боялась поверить, но ты — ты знал, что она была последней. Ни словом, ни жестом ты не показал этого, оставшись до конца заботливым и нежным, но я уже чувствовала, как за твоей спиной стоит черная безысходность, а глазах был такой отрешенный, холодный свет — ты уже знал...
Ты прощался со мной, теперь только я поняла это. Так глубоко, так нежно прощался, словно стремясь оставить себя, частичку себя во мне, впитаться в меня, оставить о себе ощутимую память.
И когда я проснулась после этой ночи, ты лежал рядом, отрешенным взглядом глядя в потолок каюты, и это был последний раз, когда я проснулась, чувствуя твое тепло...

Вот и подошла моя очередь, заплаканная Лиара крепко держит меня за руку — они так переживают за меня и горюют о тебе, наши милые, добрые друзья...
Я наклоняюсь и целую тебя в холодный лоб, так странно, ты ведь всегда был такой теплый, почти горячий. Я всматриваюсь последний раз в твое лицо, чтобы запомнить его в мельчайших деталях — оно кажется прекрасным сейчас, величественным. Резко очерченные губы строго поджаты и ты весь кажешься напряженным, будто готовишься к чему-то очень важному, будто постигаешь сейчас какую-то великую тайну.
Холодный свет звезд отражается от полированных стен саркофага, твоего последнего корабля, на котором ты отправишься в свое великое путешествие, туда, куда тебя всегда звала твоя беспокойная душа — в космос, в бездну, в неизвестность.
Я знала, что ты всегда принадлежал им, ты был избран ими, и был их любимым ребенком — и они получали от тебя преданную сыновью любовь.
Шепард, вечный скиталец, покоритель звезд, спаситель галактик. Не сын Земли, нет, ты принадлежал всем нам — и погиб за нас. Я знаю, как загорались твои глаза, когда ты говорил о звездах. Я знаю, как восхищенно ты вздыхал, когда мы проносились мимо туманностей, где величаво кружились в звездном молоке миллиарды миров, и каждый из них ждал тебя, своего покорителя, исследователя, защитника.
Ты родился в нем, в Космосе, ты жил в нем, ты уходишь в него, выполнив свою великую миссию — единственный, кто за долгие, бесчисленные циклы, начавшиеся в какой-то безумной древности, смог доказать бездушным машинам, что мы имеем право вершить собственную судьбу... И пусть нас ждет гибель и война, но это будет нашим решением, нашей судьбой.
«Мы все сделаны из звездной пыли, Тали, — однажды сказал ты. — Мы, каждый из нас, есть часть Вселенной».
Ты никуда не исчез. Поэтому ты всегда будешь рядом с мной — в свете звезд, в запахе трав, в шорохе листьев.

Я знаю, что все последующие годы, которые мне отпущены, будут годами непреходящей боли, годами слез, годами драгоценных воспоминаний.
Но я знаю, что когда-нибудь, в далекий или не очень день я однажды лягу спать... А когда проснусь, ты будешь рядом. Я буду ждать, Шепард.