Код войны. Часть 2. Блудный сын. Главы XII-XIV

XII. «Объект 221»

Евгений продолжал свой рассказ, который Катя и Ирина слушали с явным волнением, прислушиваясь к каждому его слову. Может, их не так интересовали подробности его жизни, но рассказ в целом приводил женщин в ужас. Подождав, пока Ирина вытрет мокрые от слез глаза носовым платком, Евгений продолжил свой рассказ:

– Я аккуратно продвигался вдоль стен, прислушиваясь к окружающим звукам. Коридор был темный, недалеко от места моего заточения находился поворот налево. Я прильнул к стене и выглянул за угол. Там, на одном месте, практически не двигаясь, стояли два стража. Именно тогда я обратил внимание на странности в их поведении – их лица не выражали никаких эмоций, а взгляд был направлен в одну точку. Изредка они посматривали по сторонам.

Мне первый раз в жизни стало страшно. Но поняв, что дороги назад нет, и надо заканчивать начатое дело, я еще раз выглянул за угол, потом внезапно выпрыгнул на середину коридора и выпустил длинную очередь в сторону охранников, практически не целясь. Это было большой ошибкой, поскольку я ранил их в туловища. Это всего лишь их разозлило, и они начали стрелять в мою сторону, а мне пришлось снова спрятаться за угол.

Я тяжело дышал и слышал, как один из них бежит в мою сторону. Я предпринял рискованную попытку и выстрелил ему в голову, отчего охранник сразу же погиб. Потом я снова спрятался за поворот, сменил опустевший магазин и, с трудом целясь, застрелил второго врага. Я огляделся по сторонам и осторожно подошел к трупам.

Все, что при них было, это оружие (Натовские карабины М4) и легкие бронежилеты американского производства. Мне бы и такая амуниция не помешала – я был в обычной футболке, и любая пуля могла стать для меня смертельной. Но я решил не кощунствовать, тем более, броня их размера на меня бы попросту не налезла. Поэтому, сняв магазины с винтовок – а они были почти полны – я вышел в другой коридор.

Осмысливать ситуацию было некогда. В любой момент могли прийти, чтобы загнать меня обратно в камеру или вовсе убить.  Я стоял посреди коридора, не зная, в какую сторону пойти. Сделав случайный выбор, я направился влево. Впоследствии мне встречались охранники, и мне удавалось справляться с ними, выходя из боя невредимым. Но больших групп не было, словно кишевшая народом станция вдруг опустела.

Я прошел несколько десятков метров вдоль извивающегося коридора, и подошел к развилке. Слева было темно, справа же горел свет, и коридор поворачивал. Я решил свернуть налево – свет мог быть ловушкой. Я продвигался осторожно, но не чувствовал страха: мне было безразлично, ведь хуже все равно было уже некуда. То, что  я мог погибнуть от рук охранников, меня сильно не тревожило – предыдущие победы придали мне храбрости, которой и так было хоть отбавляй. Завернув за очередной поворот узкого коридора, я увидел тусклый свет.

Стараясь не привлекать внимание, я пошел в его сторону. Там я увидел полуоткрытую дверь камеры, из которой слышались негромкие стоны. Я подошел к двери и заглянул в камеру. То, что я увидел, было ужасно, даже по меркам того кошмарного заведения.

На столе лежал пожилой мужчина, конечности которого были жестко прикреплены к столу так, что он не мог пошевелиться. Рядом с ним стоял другой человек, держа в руке шприц. Едва второй мужчина пощелкал пальцем по игле, как лежащий истошно завопил, прося о пощаде. В тот момент он выглядел очень жалко: он мотал головой, по морщинистому лицу из широко открытых глаз струились слезы. Безуспешно он пытался освободиться – железные оковы прочно держали мужчину на месте, не давая пошевельнуться ни рукам, ни ногам.

Я не мог долго наблюдать это зрелище. Детство и юность, проведенные в одиночестве, не сделали меня человеколюбивым, но в такой момент даже мое железное сердце екнуло, нервы сдали, и я буквально впрыгнул в маленькое помещение, где лежал несчастный.

Человек, стоявший рядом с ним, обернулся в мою сторону и тут же получил удар по лбу прикладом моей винтовки. Свалившись на пол, он выпустил из рук шприц, содержимое которого так и не успел ввести в вену подопытного. Мужчина на столе продолжал стонать и лишь через время уставился на меня и спросил:

– Ты кто? – голос его был хриплый, но в нем было что-то знакомое. Я чувствовал это на подсознательном уровне. В качестве предосторожности я закрыл дверь камеры, а потом снова повернулся к лежащему мужчине и попытался освободить его.

Замки на его оковах были довольно сложной конструкции, поэтому я начал поиски ключа на оглушенном мной человеке. Пока я того обшаривал, мужчина на столе пытался шевелиться и постоянно просил меня освободить его. Я не обнаружил ключей в карманах мужчины, поэтому нашел в камере стул и посадил мужчину на него.

Я решил привести его в чувство и похлопал по щекам. Тот через несколько секунд пришел в себя, и было видно, что чувствовал он себя плохо – еще бы, после такого удара по лбу… Я медленно, с угрозой в голосе, спросил его:

– Где ключ?

– Какой ключ? – растерянно спросил в ответ он.

– Ключ от замков, крепящих этого подопытного.

– Этого? Подожди, ты… ты объект 221? ТЫ НА СВОБОДЕ? – глаза его выражали ужас.

– Я не знаю, что ты имеешь в виду! – меня приводило в бешенство то, что и на второй мой вопрос он отвечал вопросом. Я взял его за грудки одной правой рукой, поднял над полом и, глядя прямо в глаза, спросил:

– Как его освободить? Говори, или… – я недвусмысленно взял в левую руку автомат.

– Нет, нет, только не стреляй! Его нельзя освободить!

– В каком смысле? Перестань говорить загадками, иначе я тебя застрелю! – Я пришел в ярость, опустил правую руку так, что он упал обратно на стул, и взвел затвор автомата. – Спрашиваю тебя последний раз…

– Да не знаю я! Так сказал Миронов!

– Так-с, уже что-то… – я немного охладил свой пыл. Лежащий на столе мужчина за это время прекратил свои стенания и внимательно слушал наш диалог.

– Миронов – руководитель проекта. Он командует всем, что происходит на этой станции.

– Ключи у Миронова? Говори!

– Ключи, даже если они существуют, не помогут! Система управляется компьютером. За тридцать лет его поднимали со стола всего лишь пять раз… – мужчина тут же прикусил язык, поняв, что проболтался.

– Значит, надо его взломать. Погоди, ТРИДЦАТЬ ЛЕТ??? – когда до меня дошел смысл его слов, я ужаснулся. Взглянув на мужчину на столе, я впервые в жизни почувствовал нечто, похожее на жалость. До этого я не видел ни боли, ни человеческого горя, а ведь мне самому был уже тридцать один год.   

Я повернулся к опустившему голову «ученому», которому скорее подходило звание палача, и меня обуяла настоящая ярость. Я стал постепенно понимать, к чему сводились все испытания в этом бункере, я представлял себе глаза других подопытных, которые взывали к пощаде, но их неустанно начиняли разными препаратами и имплантатами. Я подошел к сидевшему на стуле и охрипшим от злобы голосом спросил:

– Говори, кто он! Имя, номер, что угодно, – я указал на подопытного, по морщинистому лицу которого пробежал ужас, хотя он почти не понимал того, что происходило вокруг.

– Тебе лучше не знать этого, – после этого дерзкого ответа я толкнул мужчину с такой силой, что стул под ним перевернулся, а он полетел в угол комнаты, ударившись головой. Он сохранил сознание даже после такого удара и попытался встать. Я снова взял в руки автомат и приставил дуло ко лбу ученого. Он повиновался и сказал:

– Сам попросил, – ученый вздохнул и посмотрел мне в глаза, – он твой отец…

XIII. Свобода и рабство

Ирина чуть не вскрикнула от удивления. В рассказе Жени она услышала много поразительного, особенно удивило его поведение. Но теперь она узнала, что за судьба постигла ее мужа, бесследно исчезнувшего в тот роковой день. Все, что женщина знала о людях, их поступках и мотивах, меркло по сравнению с тем, что она услышала от собственного сына. То, что говорил Женя, выглядело неправдоподобно, но она верила ему. Ведь если она признала его своим сыном, она должна ему верить, материнское сердце не ошибается. Но его рассказ поверг ее в шок: они с Катей и понятия не имели, что в мире могут происходить подобные вещи. Ирина не хотела верить Жене, но что-то убеждало ее в том, что тот не врет. «Такое придумать невозможно», – подумала она. Женя попросил воды и возобновил свой рассказ, с каждым словом становившийся все страшнее и страшнее…

– Новость об отце шокировала меня. В тот момент меня удивило то, что я ничего о нем не знал. То, что я жил без родителей воспринималось мной как естественный ход вещей. Вообще, в процессе освобождения от «чистильщиков», мне не давал покоя вопрос: почему я не знал совсем элементарных вещей? В своем заточении я не догадывался о том, что у меня есть родители и даже не понимал, что они вообще должны быть. Как будто из моего мозга вынули часть и держали где-то далеко, не давая мне к ней прикоснуться.

В отцовской камере осознание этого приходило ко мне постепенно. Еще кое-что удивляло меня – за мной никого не послали, как будто никто и не хотел ловить беглеца. Тут мне в голову пришла идея – а вдруг это все подстроено, и меня сейчас схватят? Может быть, мне готовят испытание, которое я должен пройти. Но сперва я хотел поговорить с отцом.

Я не чувствовал нежности, которую ощущают даже взрослые по отношению к своим родителям – годы в заточении не способствовали этому. Мной двигало любопытство: я хотел узнать историю своего рождения, причину появления здесь. А отец, однако, не был расположен к подобному разговору – он смотрел на меня пустыми глазами, из которых текли слезы. К тому, что он уже был довольно стар, добавились годы, проведенные под надзором в страшных условиях. Наверняка, вдобавок к модификациям, применялось разного рода насилие – на нем были синяки, ссадины, шрамы. Я невольно поглядел на его палача, все еще лежавшего в углу и державшегося за раскалывающуюся от боли голову. Лед был сломан – я начинал чувствовать себя нормальным человеком.

Тут произошло то, чего я ожидал и боялся одновременно. Монитор, висевший над дверью камеры, засветился, и на нем появилось лицо человека. Я услышал голос:

– Объект 221, ты показал, на что способен! Ты смог пройти испытание, показав свою силу и доказав, что мы не зря вложили в тебя столько времени, сил и средств. Выходи из этой камеры и отправляйся туда, откуда пришел.

Я снова почувствовал, что не свободен. Кто-то внушал мне мысль о возвращении в свою камеру. Эта мысль становилась все сильнее, вытесняя мое сознание. Тогда я понял, почему вообще не думал об отце, о своей судьбе – мной манипулировали! Моим сознанием управляли достаточно долго, а потом решили «освободить» меня, проверить, на что я годен без их внушения.

В тот момент я был очень зол на «чистильщиков», но они секунду за секундой отнимали у меня свободное сознание. Прошло пять секунд, и я начал сдаваться. Мысль об освобождении уступала место внушению «чистильщиков», но продолжала существовать. Борьба начиналась. Мое сознание сопротивлялось, но внушение становилось все сильнее и сильнее. Я чувствовал, как моя голова раскалывается от давления, отказываясь подчиняться приказам свыше. Прошло еще двадцать секунд, показавшихся мне вечностью. На всем их протяжении на мое сознание давили с неизмеримой силой, но кульминация была близка.

В этот момент произошло нечто, что сотрясло весь бункер. Что это было, непонятно:  что-то вроде взрыва, но без видимых разрушений. Этот взрыв заставил меня упасть на пол, схватившись за голову. Через секунду я потерял сознание.

Оно возвращалось ко мне медленно. Я открывал глаза, чувствуя себя очень дурно. Первая мысль, посетившая мой измученный мозг – я свободен! Внушение снова исчезло, на мой мозг никто не давил. Монитор давно не светился, и я не мог понять сколько секунд, минут или часов я пробыл без сознания. Еще минуту я лежал на полу, пытаясь сосредоточиться и прийти в себя. Потом я встал, и увидел, что «чистильщик», лежавший в углу, не подавал признаков жизни, как и отец.

Я подошел к отцу и смог нащупать едва заметный пульс. Лишь через пять минут я стал замечать его дыхание, но он был без сознания. Я подошел к «чистильщику», у которого на лбу торчал мой подарок – громадная шишка. Я улыбнулся, хотя и не понял, почему это доставляет мне удовольствие, попытался нащупать пульс ученого, но безуспешно – он был мертв. Так я оказался один на один с отцом в его камере.

Я стал обдумывать, что же произошло со мной и со всем бункером. Тогда я не имел представления о технологии управлении разумом. Тот, из которого я хотел вытрясти информацию о бункере и его обитателях, мертв. Отец без сознания и я никак не мог привести его в чувство. Я не понимал, почему остался жив. Мне захотелось поесть, и я понял, что пролежал в отключке довольно долго. В камере не было ни кусочка съестного, и я решил поискать еду где-то еще – возможно, когда я вернусь, отец придет в себя. К тому же, разведка бы не помешала.

Я снова вышел к развилке, но света в другом конце коридора уже не было. Я решил не идти в ту сторону, а стал возвращаться туда, где была моя камера. Никого вокруг не было  – возможно, взрыв умертвил все живое в комплексе кроме меня и моего отца. В конце концов, по пустым коридорам я добрался до своей камеры.

Там ничего не изменилось, только крепко оглушенный мной надзиратель лежал на полу в другой позе. И он был мертв. Я взял пищу и воду, которую он мне принес, съел ровно половину, а оставшееся взял с собой. Когда я вернулся в камеру отца, его глаза были открыты и слегка прищурены. Он внимательно наблюдал за моими движениями. Отец по-прежнему был прикован к лабораторному столу, но его взор был уже более осмысленным. Слабым голосом он проговорил:

– Кто бы ты ни был, дай мне поесть. Накорми меня, умоляю…

Повторять по второму разу ему не пришлось. Я все еще был голоден, но отдал отцу всю провизию, что взял из своей камеры. Кормить его пришлось из ложки, а есть в лежачем положении очень неудобно.

– Пожалуйста, нажми вон тот рычаг у ножки моего стола, – отец поднял голову и указал вниз. Едва я нажал на рычаг, как ложе отца повернулось и встало в почти вертикальное положение. Вот как была решена проблема пролежней, которая, несомненно, возникла бы при такой полной неподвижности.

Я накормил отца тем, что у меня было, и ждал, пока он задаст вопрос. Я не знал, в своем он уме или нет. Отец внимательно приглядывался к моему лицу, то щурился, то снова широко открывал глаза. По его лицу снова потекли слезы, и я стер их своей рукой.

Я чувствовал жалость к отцу, которая сменила злобу к «чистильщикам». После этого взрыва я ощутил  себя другим человеком. Не рабом «чистильщиков» на уровне мыслей и чувств, а свободным, хотя бы в том, что я волен делать то, что захочу.

Но слезы отца были вызваны не болью и отчаяньем, а радостью. Впервые он нашел человека, который не хотел причинить ему страдания – меня. И теперь он гадал, кто я на самом деле. Он вглядывался в мое лицо, пытался что-то вспомнить или понять. И вдруг он сказал:

– Женя… Это ты! ТЫ МОЙ СЫН!!! – отец произнес это со всей силой, на которую был способен его слабый голос. – Я знал это, знал, что ты придешь, рано или поздно­, – его голос срывался, но он был рад –  впервые за тридцать лет мой отец улыбался…

XIV. Побег

Сцена  встречи  Жени и Федора тронула его сестру и мать. Они уже долго сидели в сильнейшем волнении. Женя рассказывал все очень подробно, а некоторые детали их не интересовали или даже раздражали: например, избиение «чистильщика». Ирина снова была на грани обморока – она помнила сына маленьким полуторагодовалым мальчиком, а потом он бесследно исчез. И вот он появляется рядом с ней взрослым, сильным мужчиной, который рассказывает ужасные истории. Возможно, Жене не стоило так быстро и подробно рассказывать о том, что происходило с ним. Надо было отложить это ненадолго, вводить Ирину и Катю в курс дела постепенно, не вызывая стрессов. Но ему это было невдомек – он провел в настоящем, «большом» обществе так мало времени, что едва ли знал, как надо обращаться с людьми, тем более близкими.

Словом можно убить, словом можно спасти… – так сказал когда-то Вадим Шефнер. Женя этого не знал, а Ирина была слишком растеряна и взволнована, чтобы воспринимать всерьез все слова сына. Стоило ей вдуматься в его слова, как  перед женщиной  вырисовывались разные картины из его невеселой жизни, которые она раз за разом отметала в сторону.

Катя же реагировала на рассказ брата по-иному. Ее было трудно взволновать, когда она этого не хотела. Она же, в конце концов, была дочерью своего отца, генетически модифицированного агента «чистильщиков». Катя позволяла себе откровенничать лишь в присутствии мужа, которому доверяла на все сто процентов. Больше таких людей в ее жизни не было. Девушка, несомненно, любила свою мать, но всегда знала, что та что-то не договаривает об исчезновении отца. И вот теперь, она узнала всю правду из уст другого человека.

Страшные истории ей было слушать не впервой: муж (которого, как вы догадались, зовут Александр Рыбкин), нередко рассказывал Кате истории о своей службе, которые не всегда были приятными. Но она сама его об этом просила, и тому приходилось, скрепя сердце, выкапывать из своей памяти осколки неприятного прошлого. Истории Рыбкина, конечно же, и рядом не стояли с историей Жени, но что-то общее у них было. Катя старалась не предаваться чувствам и неизбежному стрессу, а анализировать рассказ брата. Она приходила к неожиданным выводам, хотя и слышала об этом впервые.

Женя продолжил свой рассказ:

– Отец почти полностью пришел в себя. Именно он рассказал мне о бункере, его назначении и обитателях. Когда я рассказал ему о «взрыве», произошедшем несколько часов назад, отец покачал головой. Вероятно, взрыв был спровоцирован перегрузкой главной установки станции, принцип работы которой мне еще предстояло узнать. Эта установка испускала какое-то излучение, которое по-разному воздействовало на сознание участников эксперимента. Сами ученые установили себе защиту от этого в виде шлема, одевавшегося на голову. Он мог блокировать излучение хотя бы частично. Подопытные же или носили такие же шлемы, или – имплантаты, которые позволяли их контролировать.

У поступивших к ним похищенных людей было два пути:  умереть в ходе опасных модификаций или выжить, но от этого им легче бы не стало. Те, кто прошел достаточно опытов, продолжали служить «чистильщикам» в виде охраны, хотя она им и не требовалась – конспирация была достаточно глубокой в прямом смысле слова.

Скорее всего, эти бездумные машины убийства, смертельно ранить которые было очень трудно, стали венцом работы «чистильщиков». Их можно было заставить выполнить любой приказ, даже сопряженный с откровенным самоубийством. А ведь когда-то это были люди, которые имели цель, стремились чего-то добиться и умереть в старости в окружении родных людей, зная, что жизнь прожита не зря. А им приходилось заканчивать жизнь, будучи орудиями в руках сумасшедших исследователей, «стремившихся возвысить человечество». Какая ирония…

Я думаю, вам уже надоели все эти подробности, но я просто хочу рассказать, в какой ситуации оказались мы с отцом. Ему было очень трудно вспомнить события тридцатилетней давности, чтобы как-то повлиять на происходящее. О том, чтобы он вспомнил схему бункера, даже и речи не шло. Но, рассказав мне историю этого места, отец предложил исследовать бункер внимательнее.

 В некоторых местах находились компьютерные консоли, позволявшие управлять сетью бункера. Возможно, мне удалось бы их взломать и хотя бы узнать, что произошло. Во время обучения меня снабдили информацией по взлому компьютеров, но я не имел опыта. А отец был по-прежнему прикован к своему столу, и все, что я мог сделать – расположить его под самым комфортным углом. К несчастью, оковы отца все еще были заблокированы, хотя возможно был способ их снять.

Я снова вышел из отцовской камеры, прихватив трофейный автомат. Меня целиком захлестнуло желание взорвать этот комплекс к чертям и вытащить отсюда отца. Но пока что эта задача была неразрешима. Я принялся бродить по пустынным коридорам без видимой цели, стараясь подмечать все, что могло пригодиться.

Вскоре я наткнулся на лежащего в углу человека в форме охраны. У него прощупывался слабый пульс, но он ни на что не реагировал. «Главная установка не работает, все охранники «отключились» или пребывают в шоке. В конце концов, не всем так везет, как нам с отцом, ведь мы остались живы», – думал я.

Не понимая, как можно помочь лежащему человеку, я пошел дальше. Не думая, я свернул в первый попавшийся поворот и увидел полуоткрытую дверь. За ней был кабинет, не похожий ни на мою камеру, ни на камеру отца. Посреди него стоял стол и кресло, а под столом лежал… труп.

На покойном был лабораторный халат, на поясе которого висел пистолет и телефон. Я, недолго думая, подобрал и то, и другое и обратил свой взор на компьютер, стоявший на столе. Я включил его и получил доступ к данным ученого. Нашел схему бункера  с обозначением ключевых мест – главной установки, кабинетов охраны и начальства, атомного реактора, снабжавшего бункер энергией.

Также на схеме красным цветом были выделены две камеры. Одна из них была с отметкой «Объект 221», другая – «Агент 035». Видимо, агент с номером 35 – мой отец. И, наконец, я смог найти раздел, отвечавший за камеру отца, и смог отключить то, что блокировало его.

 Вынув запасы еды и питья из холодильника, я пошел к отцу. По пути я понял, что причиной взрыва стала перегрузка главной установки, которая высвободила всю свою энергию и убила большую часть людей на станции, преодолев их защиту. Но охранники оставались живы, так как их трупы мне найти не удалось, кроме того парализованного человека в углу.

Бункер практически не открыл мне своих тайн. Когда я вернулся к отцу, он уже пытался встать. Ему это давалось очень нелегко, так как суставы за много лет неподвижности забыли элементарные движения. Я помог ему, но все же он еще долго не мог полноценно сидеть, а о том, чтобы встать и ходить, речь вообще не шла.

– Наша единственная надежда – ты, – сказал отец. Ты должен выйти наружу. Женя, Миронов не дурак. Если он допустил перегрузку установки, значит,  пытался, во что бы то ни стало, сохранить контроль над тобой. Но ради этого он не стал бы жертвовать собой. Я его знаю: этот человек был трусом, и вряд ли за эти годы он изменился. Со временем Миронов возобновит контроль над станцией, активирует всех охранников и тогда тебе придется туго. Ты должен бежать.

– А ты? Он же убьет тебя!

– Не убьет. А если и убьет, то твое бегство  – лучший выход. Я не хочу, чтобы ты пережил то, что пережил я. Чтобы ты стал прототипом сверхчеловека, а на самом деле – лабораторной крысой! Я этого не допущу. У тебя снаружи есть мать, я дам тебе ее адрес, найдешь ее, расскажешь ей все. И не возвращайся назад. Тебе снаружи вряд ли кто-то поверит, а послать в такую глушь разведку тем более никто не решится.

– Но я же никогда не жил там, снаружи. Никогда не общался с нормальными людьми, не получил образования.

– Я расскажу тебе то, что ты должен знать о жизни. Этого тебе хватит, чтобы найти свою мать.

В камере отца была небольшая тумба, в которой лежали какие-то вещи. Кроме прочего хлама, в ней было две фотографии. Это те фото, которые я привез сюда. Отец рассказал мне, как найти тебя, как жить в этом мире. Так же из тумбы я взял немного денег в современных российских рублях, которые оказались там невесть как.

По совету отца, я направился в тот же кабинет, где был компьютер с данными, обыскал его и нашел еще денег. Кроме того, я взял из компьютера жесткий диск с информацией о бункере. Также там оказалось устройство, которое могло печатать документы любого государства любой степени сложности. Неизвестно, как «чистильщикам» удалось его заполучить, но я сделал себе поддельный паспорт гражданина РФ.  Напоследок я снова повидал отца, который снабдил меня последними наставлениями.

Вопреки совету, я не собирался уходить навсегда. Я сказал себе, что вернусь, чтобы спасти отца. Как он мог подумать, что я брошу его тут, а так же не отомщу «чистильщикам» за их богомерзкие опыты, за изуродованные судьбы сотен людей?

Когда я направлялся к одному из выходов, возле него засветился монитор, и из динамика под ним послышался  голос, знакомый мне по сеансу в камере отца:

– Уходи. Если ты останешься, тебя убьют. Не пытайся привести помощь – мы все равно обречены. Беги быстрее, если хочешь жить!!!

Голос был довольно убедительным, чтобы ему поверить. Я быстрее кинулся к двери, поняв, что это мой единственный шанс. Изнутри дверь не требовала кода, поэтому я открыл ее без труда. Оставив у дверей автомат, который снаружи бы мне только повредил, я вышел на открытый воздух, закрыв за собой дверь.

Я находился в гроте, который сужался к выходу и вел в ущелье. Согласно карте из компьютера, которую я тоже постарался запомнить, оно находилось недалеко от населенного пункта – всего пять километров ходьбы. Я шагал под открытым ночным небом, оно казалось мне прекрасным. Мне приходилось изучать астрономию, но я не знал, что звезды – это так красиво.

Не буду рассказывать, как я добрался до города. Для людей я притворялся иностранцем, и лишь для сотрудников полиции, в связи со своим «паспортом», я был русским. Я купил билет сюда и вернулся на родину. Дальше вы знаете…

***

Женя закончил рассказ о своих приключениях и замолчал, глядя на родных. Для него сейчас не было ничего важнее обретенной матери и сестры. А женщины смотрели на него с волнением. Оно было вполне объяснимо – для них вещи, происходившие в комплексе «чистильщиков», были страшными: эксперименты на людях, тридцать лет, проведенные в заключении без права освободиться, зловещая тайна, скрытая в недрах загадочного бункера. Все это так любопытно, но им было не до этого: лишь они знали об этих событиях, и неизвестность пугала их.

Ирина не на шутку испугалась:  она думала, что история Жени закончится хорошо, а оказалось, что Федор в опасности, и о его судьбе ничего не известно. Катя же думала по-другому. Ее, конечно, волновала судьба отца, и у нее родилась мысль отправиться с братом в путешествие. Девушка осознавала, что оно будет опасным, но стала просить Женю взять ее с собой, так как была уверена, что тот не станет сидеть, сложа руки.

Он не предполагал такого энтузиазма, к тому же боялся за сестру: там надо уметь выживать, быть сильным. Но когда он понял, что Катя может никогда не увидеть отца, ему стало жаль их обоих. Как бы Федор обрадовался, узнав, что у него есть дочь! Женя принял непростое решение, позволив Кате поехать с собой.

– А где располагается бункер? – спросила девушка.

– В глубине Алтайских гор, – Женя рассказал  о примерном местоположении бункера, и Катя вскрикнула:

 – Саша! Там же Саша с Мишей! Он писал мне, где они. Значит они в опасности.

– Кто такой Саша? – Женя заинтересовался.

– Это мой муж, он отправился на операцию по поиску разбившихся вертолетов и научной экспедиции! С ним его друг и сослуживец. Они агенты ФСБ.

– Значит у них с нами общая цель. Это хорошо – иметь союзников. Нужно выезжать немедля. Они, наверняка, уже подверглись излучению, так как не имеют должной защиты. Последствия могут быть разными – от легкого недомогания до полной потери рассудка. Надо спешить.

– А может быть, сообщить в органы?

– Вот этого делать не нужно, – сказала Ирина.  – Они ни слову твоему не поверят. А операция Саши засекречена, и мы можем только оказать им медвежью услугу. – Тут она слегка задумалась. – Катя, ты отдаешь себе в этом отчет? Там наверняка очень опасно, нужно быть осторожнее!

– Я знаю, мама. Но я должна найти отца, остановить тех, кто уничтожил мою семью или отомстить им. Мы справимся.

Приняв такое решение, Катя взяла отпуск за свой счет, и через два дня они с Женей выехали навстречу судьбе…