Из Сакраменто в Чикаго. Глава 2. Пропасть

Ранее я представился вам юристом, не так ли? На самом деле это моё второе образование, а по первому я археолог. Сесть за стол и штудировать законы меня заставила послевоенная жизнь, хотя, как мне кажется, дело не только в этом.
Мне всегда нравилось копаться в далёком прошлом. Причём я люблю историю иных народов даже больше, чем своего; всё существование Иерархии, её возникновение, её проблемы, победы и свершения казались мне предсказуемыми и довольно логичными. Как мне сказал однажды мой коллега, «Вы, турианцы, так прагматичны, что даже ваша история наводит на меня скуку». И потому меня никогда не тянуло к раскопкам захоронений когда-то великих турианских вождей или чего-то иного в таком духе.
Меня интересовали те, кто жил задолго до них.

Назвать меня выдающимся учёным или везучим археологом сложно. Иначе бы вы были наслышаны про Сервуса Деи. Однако, должен сказать, я всегда отличался трудолюбием и вскоре добился того, чтобы меня отправили в экспедицию на планету ZRX-238. Не пытайтесь найти сведения о ней в Экстранете — не найдёте.
Единственное, что я сам знал тогда, — раскопки очень важны для Совета, и всё должно держаться в строгом секрете. Я не возражал. Никогда не стремился к славе или к тому, чтобы открывать всем правду; есть вещи, о которых общественности лучше не знать.

Коллектив оказался разнообразным. Люди, саларианцы, азари и даже один кроган. И каждый из них превосходно разбирался в древней истории. И раз уж я заговорил о древней истории, то нетрудно догадаться, что речь шла о протеанах.
Они побывали во многих местах, колонизировали сотни планет, но время неумолимо уничтожало всё, что могло после них остаться. Особенно это касалось открытых пространств: ветер, вода, песок и испепеляющие лучи звёзд тщательно стирали любые следы этой великой цивилизации, природа в этом мастер, поверьте мне. Раскопки, связанные с протеанами, всегда приходилось проводить в наиболее труднодоступных местах — глубоких подземельях, тщательно скрытых от глаз горных пещерах или в местности, заросшей непроходимыми вековыми джунглями. Поэтому планеты, где каким-то чудом хоть на малую часть сохранились остатки протеанского поселения, имели для нас огромное значение.
Каково же было наше удивление, когда мы увидели целый комплекс зданий и сооружений посреди равнины на неизвестной ранее планете.

Мы моментально погрузились в работу. Каждый из нас был воодушевлён и только и думал о том, какие великие открытия ждут нас впереди. Совет дал две недели на то, чтобы всё изучить и предоставить отчёты. Но лично мне казалось, что нам дали ничтожно мало времени. По моим прикидкам, изучение этого комплекса требовало месяцев, а то и лет, но так как планета находилась в пределах систем Терминуса, долго находиться там было опасно. Учитывая, что у нас было только трое охранников, это тем более имело смысл.
И тут важно сказать вот что: от пребывания среди этих хорошо сохранившихся развалин почему-то возникало гнетущее чувство одиночества. Прошло всего пять дней нашего пребывания на той планете, а все уже ощущали гораздо большую потребность находиться в компании, чем обычно. Мы были готовы делать что угодно, лишь бы не оставаться наедине с собой. Конечно, все старались скрывать это друг от друга и никак не показывать свою неожиданную боязнь одиночества: всё же мы были не друзьями, а коллегами, профессионалами на работе. Уж турианцам точно не свойственно делиться своими страхами с посторонними, и я старался быть максимально сосредоточенным и не отвлекаться. Но было сложно.
То, что мы изучали, как-то не складывалось в одну целостную картинку. Всё было запутанным. Чем больше мы копались в земле, тем меньше понимали то, что находили. Мой коллега-саларианец однажды принёс небольшую табличку с необычными символами. Сколько же я бился над расшифровкой этой надписи! Она не походила на обычную письменность протеан, скорее, на её пародию. Специалисты-азари с большим трудом разобрали некоторые символы, и после долгих мучений у нас наконец сложилась фраза «Нашедший путь в Бездну узнает тайны». Кто-то сразу выдвинул предположение, что это должно быть связано с мифологией или религией протеан. Эта версия, конечно же, выглядела наиболее правдоподобной, хотя в своих трудах мы ранее ещё не сталкивались ни с какой «Бездной».

День проходил за днём, и мы уже не так стремились к обществу друг друга. Мы привыкли к месту, в котором находились, и наш дискомфорт несколько притупился. Помню, как поздним вечером, когда остальные готовилась ко сну, я бродил в одиночестве среди развалин, читал надписи, замечал что-то важное, но тут же забывал об этом. На меня накатила апатия.
После пары часов бесцельного блуждания я подошёл к одному из зданий. Его стены были полуразрушены и недоставало крыши, но ширина дверного проёма говорила о том, что когда-то это была довольно внушительная постройка. Внутри был тоннель, ведущий куда-то вниз. Никто из нас туда не ходил: мы опасались спровоцировать обвал.

Я присел на каменную плиту у стены и почувствовал, что очень хочу спать. Сомкнув веки, я представил себе море и шелест волн. Прилив, шум листвы деревьев, крики неведомых птиц... Когда я оторвался от своих грёз и открыл глаза, вокруг меня был туман, да такой густой, что протянутой руки не видно. А потом раздался голос:
— Что ты успел понять?
Я испугался, резко вскочил, начал оглядываться по сторонам, но в таком тумане было невозможно что-либо разглядеть. Тщетно. Бессмысленно. Показалось. Наверняка же показалось.
— Неужели трудно признать, что ты не одинок?
— Вы... Вы с кем разговариваете? И кто вы? Покажитесь.
Голос был глух и совершенно лишён эмоций, и я даже не понял, мужской он или женский. Забравшись на плиту, я вытащил фонарик, но его свет не особенно помог мне рассмотреть что-либо в этом тумане.
— Не имеет значения, кто я. Но если для тебя так важен визуальный контакт, то почему бы и нет?
Голос стал более определённым. Не таким пугающим, отталкивающим. Я даже, кажется, разобрал в нём нотки снисходительного укора и иронии. Обернувшись в очередной раз, я увидел обычного турианца, совершенно голого и без каких-либо татуировок. Он сделал шаг ко мне.
— Тут ночью так холодно, а ты без одежды расхаживаешь?
— О, я тебя смущаю? Разве кто-то может смутить Сервуса?

После этих слов я оказался в полном замешательстве. Целых ворох вопросов от «кто ты?» до «откуда ты меня знаешь?» возник в моей голове. Но, понимая всю специфичность данной ситуации, я не спешил задавать вопросы. Наоборот, мне захотелось выдать собственную версию.
— На мой взгляд, непристойно ходить в голом виде. И если ты меня знаешь, то, вероятно, должен знать и это. А ещё здесь такой странный туман, передо мной стоит голый турианец, причём точно не из нашей группы, следовательно, я сплю. Или же у меня галлюцинации.
Незнакомец засмеялся и в мгновение ока оказался в весьма странной одежде. Представьте себе турианца, который завернулся в кучу длинных разноцветных тряпок, ярких и невообразимо сумбурных.
— У тебя, кажется, совсем нет вкуса.
— Приятно общаться с существом, у которого есть чувство юмора.
Собеседник даже кивнул мне, а потом подошёл ближе и протянул руку для знакомства. Он сделал это так спокойно и изящно, а я уже всерьёз задумался о том, что за дурацкую игру устроил мне мой разум.
— Я должен пожать руку тому, кого не существует?
— Да, а почему бы и нет?
— Обычно то, что вымышлено, отрицает своё несуществование.
Он ничего мне на это не ответил, лишь продолжал улыбаться. Всё же я решил, что это сон, а не галлюцинация. Сон странный, но довольно интересный. Я пожал его руку, и мы с моим собеседником уселись на ту же плиту.
— Знаешь, Сервус, вот сколько тысячелетий я существую, а ещё никто при первой встрече со мной не поверил в моё существование.
— Ещё бы. Когда незнакомый голый турианец вдруг подходит к тебе посреди протеанских развалин...
— Я принимал самые разные обличья. Природа каждого из ныне живущих существ такова, что не укладывающееся в рамки их привычного восприятия кажется нереальным. Они считают, что этого просто не может быть. Почему?
— Ты меня спрашиваешь? Знаешь, я не специалист в философии или психологии. Я археолог.
— О, я убеждён, что ты так не считаешь.
— Откуда такая уверенность? Я никогда прежде тебя не видел...
— Разве это говорит о том, что я не могу тебя знать? Хотя бы потому, что я игра твоего воображения. Давай примем это как аксиому.

Да уж, такая аксиома способна ввести в ступор. Но чем больше я общался с этим странным турианцем, тем интереснее мне становилось. Я очень редко видел сны, а если и видел, то исключительно чёрно-белые. Этот же был цветным, и мне хотелось посмотреть его подольше.
— Ладно, давай тогда расставим всё по местам. Я Сервус Деи. Археолог, который, скорее всего, заснул. А кто ты?
Он улыбнулся мне, и было в этой улыбке что-то неуловимо чужеродное. Словно тебе улыбался не турианец, а нечто другое. Не спрашивайте что, я этого и до сих пор понять не могу.
— У меня много имён. Практы называли меня Ишаржи, р’лике — Спота Кья, а протеане, если перевести на ваш язык, — Пропастью. Проще говоря, кто во что горазд.
Кто такие практы и р’лике, меня в тот момент не очень заботило, о чём я сейчас жалею, но тогда мне хотелось узнать больше о протеанах.
— Ты сказал про протеан... Ты их видел?
— Разумеется, видел. И даже разговаривал. Довольно самовлюблённая раса, должен сказать. Они были обречены.
Мой собеседник говорил очень медленно, казалось, будто он смаковал каждое произнесённое слово.
— А почему они были обречены?
— Спесь, самоуверенность и неуёмная жажда величия. Их стремление всё познать и охватить начало новый, на мой взгляд, абсолютно бездумный Цикл Жнецов. Но это скучная история, я не хочу говорить о ней. Что ещё ты хочешь узнать?
— Даже не знаю, что спросить. Если судить по твоим высказываниям, ты существуешь немало лет, а значит, стал кладезем бесценной информации.
— Обо мне ещё так не говорили.
— Всё когда-то бывает в первый раз.
Он сложил руки на коленях и пристально посмотрел на меня. Только теперь я обратил внимание на его неестественные жёлтые глаза. Я окончательно перестал сомневаться в том, что всё вокруг ненастоящее. И туман, и он, и наш разговор.
— Кто нас сотворил? Кто сотворил Вселенную?
— На такие вопросы я не имею права отвечать.
— И кто же тебе запретил?
— Мне никто не запрещал. Но если я дам ответ, он может всё сильно изменить, а мне этого не нужно.
— Ты всесилен? Так долго жить и менять обличья способно только сверхсущество.
— Вовсе нет. У каждого из нас есть пределы.
Как-то не радовал меня этот «кладезь знаний» такими скупыми ответами. Я решил подойти к теме с другой стороны.
— Есть ли жизнь после смерти?
— Мне уже задавали подобный вопрос. Удивительно, насколько сильно это вас тревожит. Нет, жизни после смерти в вашем понимании нет. Ни рая, ни ада, ни чистилища, ни вальгаллы, ни олкесиара, ни рокаи, ни сартао. Ничего из этого. Есть лишь... Не могу точно подобрать слово на вашем языке... Иное.
— Иное?
— Огромное пространство, в котором не действуют ни законы природы, ни законы, придуманные вами. Иная плоскость, в которую и мне нет дороги. Туда попадают ваши души. Смерть лишь проводник, и скоро ей придётся провести миллионы душ, в этом нет сомнения. Грядёт большая война.
Говорить о войнах мне совсем не хотелось, поэтому я не стал ничего уточнять на этот счёт. Опрометчивый поступок.
— Смерть — это, оказывается, что-то разумное?
— Да, такое же, как и я. У меня одна функция, а у неё другая.
— И какая функция у тебя?
— Ты и так уже знаешь. К чему спрашивать?

Он был прав. Давать ответы — вот его функция. Не на все вопросы, увы, но на многие. Хотелось было спросить, неужели вера в Духов, во всякие энергии и прочее — это полная ерунда? Но я задал другой вопрос.
— Ты испытываешь какие-либо чувства? Радость, печаль, огорчение, любовь, тоску?
— Я могу радоваться и разочаровываться, но никогда ещё не испытывал горя. И, честно говоря, не очень этого хочу. А вот скучно бывает, да. За тысячелетия у меня бывает не так много гостей, с которыми я могу поделиться своими знаниями. Какой мне от них прок, если я не могу их кому-то дать? Вот так и брожу среди развалин, не зная, что и делать.
— Тебя тут что-то держит?
— Увы, да. Смерть ведь тоже что-то удерживает. Была бы её воля — она бы забрала вас всех.
— А я её увижу? Она показывается на глаза?
Турианец улыбнулся вновь и потёр мандибулы. Видимо, этот вопрос он тоже слышал не раз.
— Смерть не любит публичность. Но есть некоторые индивидуумы, которые её интересуют, безусловно.
— Наверное, она не очень красива, если судить по нашей турианской культуре. А у людей это и вовсе скелет в плаще и с холодным оружием.
— Смерть не понимает красоты, это уж точно.

И мы почему-то замолчали. Я всё пытался подобрать нужные слова, но не мог. Перед мной был летописец истории. Истории, насчитывающей миллионы, миллиарды лет, а я лишь смотрю в туман и молчу. У меня было ощущение, что торопиться мне некуда, но ведь я во сне, а он может в любую минуту оборваться. Мгновение — и я открою глаза.

— И долго мне осталось?
— Ты ошибаешься, если считаешь, что, зная прошлое, я скажу тебе будущее.
— Теория случайных событий?
— Теория случайных событий. Знать наперёд невозможно. Будущее для меня непредсказуемо, — сказав это, мой собеседник кивнул. И знаете, я совершенно не был удивлён, что всё так и есть. Это говорило о том, что ничего не предопределено, что всё в моих руках.
— Выходит, нет никакой Судьбы? Но тогда если есть ты и есть Смерть, то как-то не складывается.
— Ошибаешься. Просто она не так всесильна, как принято считать. Тот, кто решается пойти по своему пути, кто хочет измениться, встречает немало преград. Да, это всё Судьба, ты прав. Настойчивых она обязательно вознаградит. Вопрос только в том, чем именно. Может, придёт успех, а может, настанет полоса жутких неудач... Проигравших в этом деле, к слову, нет. Есть отступившие. Отыграться всегда можно, запомни это хорошенько, мой друг. Но действительно ли тебе это надо? Тут возможны самые различные варианты.

Я ощутил некий восторг и при этом волнение от мысли, что такие высшие силы, как Судьба и Смерть, существуют. Конечно, мой мозг скептика отказывался это так легко воспринимать, но всё же дух захватывало. Мне хотелось в это верить, но ум твердил о невозможности подобного. Я всегда был атеистом, не верил в Духов. Мне, как приверженцу науки, это казалось сомнительным, и частично подтверждение своим убеждениям я получил: нет никакой загробной жизни, о которой твердят все религии, но, с другой стороны, какие-то высшие силы, оказывается, всё-таки существуют.

— Говоришь, что способен чувствовать, а значит, и способен любить. Если это так, то сложно тебе, наверное, без родственной души.
— Любовь. Самое ценное, что есть у органиков. Могу с уверенностью сказать, что я тоже люблю. По-своему, правда, не так, как вы. Люблю Вселенную. Я предан ей до фанатизма, меня восхищает всё, что окружает меня. Этот мир идеален. Зарождение звёзд и их угасание — этот процесс длится тысячелетиями, и он безумно красив. Посмотри на всё то разнообразие, что окружает тебя. Чего я действительно понять не могу, так почему вы не замечаете совершенство мира вокруг вас? Как изящно всё построено, как хитро спланировано. В этой Вселенной всему есть место, даже мне, и все её фрагменты органично встроены, нет ни одной лишней детали. Каждое мгновение где-то появляется жизнь, и в это же мгновение она заканчивается, только в другом месте. Вселенная полна сюрпризов даже для меня. В этом её ценность, и не влюбиться в это просто невозможно. В любой момент может что-то измениться, и я даже порой не успеваю за происходящими событиями. Но это очень интересно. В каком-то смысле я даже такой же, как ты, археолог. Но только мы с тобой любим то, чем занимаемся, по-разному. Так что в моём случае совсем не обязательно ожидать ответа от, как ты сказал, родственной души.

Турианец засмеялся. Я до сих пор хорошо помню его смех — громкий, но глухой и как будто с отголосками эха. Я бы не сказал, что его слова про любовь сильно на меня повлияли, но то, что они впоследствии оказались верными, — это да, это правда.
— Что тебя так развеселило?
— Я плохо умею выражать эмоции, но должен сказать, что беседа с тобой мне приятна. Я был бы не прочь её продолжить.
— А нам разве что-то мешает?
— Всё зависит от тебя.
Лицо его стало грустным. Он покачал головой, но больше ничего не сказал, а встал с плиты и пошёл в туман.
— Эй, ты куда?

А потом я ощутил боль. Она оказалось настолько сильной и внезапной, что открыл глаза. Я увидел перед собой пропасть. Бездну. Огромный котлован, дна которого не видно. Я уже занёс ногу над этой бездонной дырой, но кто-то схватил меня и закричал прямо в ухо:
— Сервус, что с тобой? Ты с ума сошёл? Что ты творишь?
— Я... Я... не знаю.
Меня отдёрнули назад, я обернулся и увидел человека — одного из охранников нашей группы.
— Как я тут оказался?
— Понятия не имею, но сейчас не время это выяснять. Поступило сообщение, что сюда направляются корабли «Цербера», нам надо быстрее уходить отсюда!

Я побежал за ним что есть силы, но плохо представлял себе происходящее. Находился в каком-то странном состоянии, как будто был пьян или не спал трое суток. Но всё же я бежал вверх по тоннелю к выходу.
Мы выбрались наверх, а там уже суетилась вся группа. Наша компания была небольшой — всего семнадцать сотрудников, включая троих вооружённых охранников. Все судорожно собирали вещи, упаковывали образцы, которые успели подготовить, и я видел страх на лицах коллег. И мне тоже было страшно, но это чувство затаилось где-то в уголке души, будто спряталось.
Мы не успели. К месту нашего расположения подлетели серо-белые шаттлы со всем известным логотипом, и нас начали обстреливать. Я не знаю, почему Призрак хотел нас уничтожить. Трое наших парней-охранников героически защищали группу от нападавших, и только тогда я понял, что это были Спектры. Нет, Совет не оставил нас без защиты, но против той оравы из «Цербера» и троих Спектров было мало. Один из них шёл со мной, отстреливаясь, до самого корабля и погиб, успев толкнуть меня внутрь. Не спрашивайте, как мне удалось взлететь.

Я действовал словно в бреду, интуитивно включал системы, нажимал какие-то кнопки. Только одна мысль долбила моё сознание: я хочу жить.
И, как видите, я выжил.

***

— Да уж, необычная история. Если быть честным, не очень верится, — саларианец слегка улыбнулся и посмотрел рассказчику в глаза. Сам же Сервус так и продолжал смотреть на потолок.
— Хотите — верьте, хотите — нет. Может, я на тот момент обезумел. После врачи уверяли, что у меня была галлюцинация. Возможно, в катакомбах, в этих тоннелях был некий газ, который сыграл злую шутку с моим сознанием. Я не отрицаю такой вероятности.
— Я склонюсь к версии врачей.
— А я верю Сервусу, — азари, кажется, история турианца понравилась. — Не знаю почему. Может, потому что он рассказывал очень искренне.
— И зря, — только теперь турианец повернул голову и посмотрел на попутчиков. Только лицо Кеннета он не мог увидеть, так как тот находился под его койкой. — Порой я сам склоняюсь к мысли, что это было бредом. Но есть одно обстоятельство, которое не позволяет мне забыть эту историю. На корабле Я обнаружил кое-какие любопытные материалы, которые мои коллеги, видимо, всё же успели погрузить. Так вот, на этой планете у протеан была небольшая колония. Какое-то непродолжительное время она успешно существовала, но однажды жители стали таинственным образом пропадать. Было проведено расследование, и выяснилось, что исчезновения связаны с той пропастью. Странное место для самоубийства. Отсюда, вероятно, и имя того существа — «Пропасть», которое дали ему протеане. Правда, я считаю, что мой собеседник лукавил. Он и был Смертью.
— С чего вы так решили? — раздался голос человека снизу.
— Смерть не ведает красоты — вспомните, как нелепо он был одет. Только Смерть существует с самого начала времён — отсюда и такой объём знаний. И уж действительно не в её интересах говорить о том, кто нас задумал и для чего мы предназначены. Я мог бы донести живым существам что-то тайное, важное, чего они знать не должны. В этом была опасность. Ей, Смерти, нашлось место в мире живых — это её восхищает. И горе ей неведомо. Всё сходится. Хотя, быть может, я ошибаюсь.
— Хватит с меня ваших сказок, уважаемый Сервус Деи. Давайте лучше ложиться спать, уже поздно.

***

Наступило утро, и поезд погрузился в быт: пассажиры приводили себя в порядок, ходили туда-сюда с полотенцами и зубными щётками, готовились к завтраку. За окном простиралась степь — не самое воодушевляющее зрелище для тех, кто привык к современным озеленённым городам. Чикаго был всё ближе, но из-за атмосферы уютного спокойствия и гармонии никому не хотелось, чтобы эта дорога быстро закончилась. Во всех вагонах было немноголюдно, даже в плацкартных. Далеко не каждый мог позволить себе такую долгую поездку: путешествие из одной части континента в другой стоило немалых денег.

Кеннет сидел в вагоне-ресторане и с удовольствием разделывался с яичницей. Настроение у него было приподнятое. Напротив него расположился старик Геси с чашкой чая. Он смотрел на пейзаж за окном и чуть прихлёбывал свой горячий тонизирующий напиток.
— Судя по вашим шрамам, вы воевали.
Саларианец усмехнулся.
— Пришлось немного пострелять. Хотя в действительности я не солдат, а детектив, но в военное время всем плевать, кто ты. Когда идёт война на уничтожение, придётся сражаться. В любом случае. Непременно. Я это понимал и пошёл на фронт.
— Наверняка есть что вспомнить.
— Разумеется. Я плохой рассказчик, этим страдают многие саларианцы. Но я попробую.
Геси сделал глоток из чашки и начал:
— Некоторые считают эту историю расследованием. Детективом. Но я её так не воспринимаю. Скорее, это погоня...